class="p1">Завопила Астахова, уже не скрывая ужаса. И, обернувшись, Белый почувствовал на себе смрадное дыхание зверя – гигантского зверя, слепленного из человеческих костей.

Многоногий монстр ростом вполовину сосны разинул пасть и издал низкий, не различимый ухом, но хорошо ощутимый всем телом рёв, от которого по болоту прокатилась зыбь, а внутренности сжались в ледяной ком.

Сейчас же ему вторил другой крик – визг перепуганной девушки. Только это была не Астахова.

Сделав глубокий, судорожный вздох, будто только что поднялась с болотного дна, она закричала и кричала, не переставая, на одной высокой ноте.

С выставленной в защитном жесте ладони капала кровь.

Взвыв, Белый рванулся из трясины, вложив в рывок всю ярость и звериную силу. Вязкая жижа хлюпнула, нехотя отпуская на волю, и Белый влетел в окровавленную руку, впившись в неё губами и ощущая вкус железа и тины, пота и травы.

Вкус жаркой волной опалил горло, запах туманом окутал голову. Трава пустила в нём корни, защекотала кожу миллионом взошедших побегов, болотная тина оплела мышцы, и Белый только успел скинуть мантию и отшвырнуть её далеко от себя, когда суставы вывернула слепящая боль.

Порой не нужно ни полной луны, ни глупых заклинаний, ведь даже одна капля крови делала его живым, ведь, если приходит время чудовищ – нужно становиться чудовищем.

Болото отрыгнуло его, как несъедобный кусок. Сгруппировавшись, Белый опустился на все четыре конечности, уже зная, что боль не продлится долго. Оскалившись, он завыл так высоко и страшно, что звёзды, дрожащие на неизмеримой вышине, вторили перезвоном серебряных колокольцев.

Костяной монстр выпростал одну из многочисленных рук, но Белый оказался быстрее.

Оттолкнувшись сильными, покрытыми густой белой шёрстью лапами, полоснул лезвиями когтей. Пусть мёртвая плоть не чувствительна к боли, но силы перевертня хватило, чтобы выбить несколько сочленений.

Над ухом защёлкали гигантские зубы.

Нырнув под брюхо, Белый одним укусом перемолол в труху ребро, вторым располовинил бедренную кость. Монстр неуклюже кружился на месте, пытаясь достать противника. Похрустывали суставы, с влажными шлепками падали ошмётки кожи и внутренностей. Белый видел – гораздо лучше, чем человеческим зрением, – как переползают с места на место кости, пытаясь залатать раны.

Шкуру обожгло болью.

Перекатившись через голову, Белый заметил выступившую кровь. Встряхнулся, прыгнул снова.

Клыки крошили старые кости, будто хворост.

Костяной хвост чудовища, спаянный из позвонков, хлестал по бокам, но Белый продолжал кромсать и рвать, давился трухой и гнилью. Человеческие черепа лопались на зубах, как ореховые скорлупки.

Зубы чудовища клацнули в близости от его шеи.

Отпрянув, Белый припал к земле.

Он уже не думал ни о чём и ничего не помнил: ни как очутился на болотах, ни кто кричит ему, тщетно пробиваясь сквозь обложивший уши звон, ни отчего звёзды закручиваются тошнотворной спиралью. Он чуял раздражающе сочный запах живого человека – легкой добычи для зверя. А за добычу нужно было побороться.

Зарычав, Белый прыгнул чудовищу на хребет.

Массивная голова из черепов и тазовых костей сидела на слишком тонкой для такого гиганта шее. Нужно только нацелиться на позвонки, один укус – и Белый победит.

Он вгрызся в кость.

И в то же время когти чудовища вонзились в его шкуру.

Белый не удержался. Глухо взвизгнув, рухнул с высоты, ломая и окончательно дробя хрупкие кости чудовища. Удар не был сильным, но почему-то небо перевернулось на бок, и из него потекла вязкая тьма – она поглотила дергающиеся в агонии лапы монстра, и болотные кочки, и частокол сосен.

В густеющих сумерках Белый различил склонившееся над ним лицо человека, показавшееся отчего-то смутно знакомым, а рядом ещё одно, молодое, искажённое страхом.

Потом не стало ничего. И звёзды закатились.

Глава 9

Простые решения

Волонтёры прочёсывали парк небольшими группками, передавали распечатанные со слов Оксаны ориентировки. Она не винила тех, кто отказался тратить единственный выходной на поиски девочки, которая, возможно, и не жила никогда. Тоска заключила Оксану в непроницаемый пузырь, за которым не существовало большого мира – тот мир был враждебным, чуждым, в нём люди глядели недоверчиво, а то и с жалостью, будто на душевнобольную. В нём жил отец, так и не ставший родным. Он неумело обнимал за плечи и говорил ничего не значащие слова утешения – что толку от этих слов? Очередная попытка убедить, что Альбина – плод расстроенного воображения, закончилась истерикой и вызовом скорой помощи. Оксане померили давление, поставили укол и уехали, оставив её наедине с одиночеством и горем.

– Как же не было, когда вот её рисунок? – говорила она себе, разглаживая альбомный листок. Снегирь издевательски подмигивал и молчал. Тогда Оксане казалось, что она действительно сходит с ума.

Лекарства, названия которых она не запомнила, помогли погрузиться в недолгий, полный беспокойных образов сон.

Снились бескрайние леса. Ветки, усыпанные снегирями, как яблоками. Кровавые озёра, поросшие бледными пальцами мертвецов. Снилось чернильное небо, в котором мерцали чужие звёзды в незнакомых созвездиях: засмотришься – лишишься рассудка. По лесу брела бесконечная вереница людей в низко надвинутых капюшонах, и в руках у каждого мерцал крохотный огонёк. Люди двигались к каменному кругу на вершине холма, выжженного молнией, и один за другим исчезали, едва вступив в центр этого круга. Последний из них обернулся, из-под капюшона тускло блеснули белые-белые, фосфоресцирующие глубоководным светом глаза, и Оксана, проснувшись, долго плакала в подушку от неясного страха.

Отец больше не приставал с утешениями. Безмолвный, точно призрак, бродил по дому, подолгу стоял у окна, сгорбившись, почти касаясь стекла длинным носом. Находиться в одном помещении с ним было невыносимо, и Оксана впервые пожалела о своем решении приехать в эту забытую богом глушь, в этот городок, пойманный лесами в капкан.

Она и сама оказалась в капкане: уехать одной значило поверить в то, что Альбины никогда не было. А если была – как бросить потерявшуюся дочь? Она ведь такая маленькая и глупая, она не выживет одна холодными осенними ночами, когда траву прихватывает иней и время от времени заряжают дожди. Она не выживет и днём – доверится незнакомцу, побежит за собачьей сворой, попадёт под машину, утонет…

Воображение рисовало картины – одну страшнее другой.

Нет, нет. Вина за всё случившееся лежала на ней, Оксане. Может, права была мать, называя её никчёмной пустышкой. Может, правы все…

На завтрак она без аппетита проглотила яичницу, запила безвкусным кофе. Ей дважды звонили координаторы «Лизы Алерт», но новостей не было, не было и свидетелей. Оксана решила послать запрос в родильный дом, но сеть брала из рук вон плохо, страницы висли и не хотели прогружаться.

– Знаешь,