тут остановились, и они обнаружились в шлюпках. Черепахи в салоне ползают под столами и заползают на ноги, и черепахи в проходах и на палубе, и всюду, куда ни пойдешь. Капитан сказал, что теперь мы не должны падать за борт, потому что у него в шлюпках тоже полно черепах и воды. Матросы приносят их на палубу каждый день, когда устраивают помывку, и, когда поставишь их стоймя, на них как будто фартучки надеты. Они так забавно вздыхают и стонут по ночам, я сначала думала, что они больны, но потом к этому привыкаешь, они прямо совсем как больные люди.

Ваша любящая дочь,

Эмили.

А вот письмо от Джона:

Мои дражайшие родители,

Капитанский сын Генри отличный парень, он ставит такелаж собственными руками в одиночку, он вообще такой сильный. Он может пройти кругом под закрепленными тросами, и палубы ни разу не коснется. Я не могу, но я зацеплюсь ногами и вишу на выбленках, и матросы говорят, это очень смело, но им не нравится, когда Эмили так делает, вот смех. Надеюсь, вы оба в добром здравии, у одного матроса есть обезьянка, только у нее на хвосте болячка.

Ваш нежно любящий сын,

Джон.

Это были последние новости, каких они могли ожидать в течение многих месяцев. “Клоринда” нигде больше не приставала. Когда миссис Торнтон об этом думала, у нее в животе появлялось чувство холода — оно служило как бы мерой того, насколько до детей далеко. Но у нее находились аргументы, вполне логичные, что и этот срок когда-нибудь придет к завершению, как приходит любой срок. Нет ничего более непреклонного, чем корабль, который одолевает пространство без устали, пядь за пядью, пока наконец — и это не подлежит никакому сомнению — не достигнет той маленькой точки на карте, к которой стремился все это время. С философской точки зрения корабль в порту отправления абсолютно тот же, что и в порту прибытия: два этих события занимают различное положение во времени и пространстве, но не отличаются по степени реальности. Ergo, то первое письмо из Англии все равно что уже написано, но только слова его не совсем еще… разборчивы. Это же относится и к свиданию с ними. (Но вот тут надо остановиться, ибо те же аргументы, но обращенные к старости и смерти, не работают.)

А всего через две недели после получения этого первого отчета, пришло и еще одно письмо, из Гаваны. “Клоринда” зашла туда по непредвиденной оказии: письмо было от капитана Марпола.

— Какой милый человек, — сказала Элис. — Он, должно быть, понял, с каким трепетом мы ожидаем любую крупицу новостей.

Письмо капитана Марпола не отличалось краткостью и живостью детских писем, тем не менее ради новостей, в нем содержащихся, привожу его целиком:

Гавана-де-Куба

Досточтимые сэр и мадам,

Спешу написать вам, дабы избавить вас от всякой неопределенности!

Покинув Кайманы, мы совершали рейс к Подветренным островам и прошли в виду острова Пинос и мыса Фолс утром 19-го и мыса Сан-Антонио ввечеру, но весьма сильный северный ветер, первый в сезоне, воспрепятствовал нам обогнуть его 22-го, однако, как только ветер в достаточной мере поменялся, мы обогнули его живым манером и легли курсом на N1/2O на изрядном расстоянии от Колорадос, каковые суть опасные рифы, расположенные на некотором расстоянии от этой части кубинского берега. В шесть часов поутру 23-го — дул тихий ветер, не более одного балла — я заметил три паруса на северо-востоке, очевидно, торговые суда, следующие тем же курсом, что и мы, и в то же время была замечена шхуна подобного же рода, движущаяся по направлению к нам со стороны Блэк-Ки, и я обратил на нее внимание моего помощника как раз перед тем, как произошло нижеследующее: идя по ветру в нашу сторону, к десяти утра она оказалась на расстоянии оклика от нас, посудите же о нашем изумлении, когда они нагло открыли десять или двенадцать замаскированных пушечных портов и по всему борту выставили артиллерию, наведенную на нас, приказывая нам тоном самым безапелляционным лечь в дрейф, либо они потопят нас без промедления. Делать было нечего, кроме как выполнить их требование, хотя, беря в рассуждение дружественные отношения, ныне существующие между английским и всеми другими правительствами, мой помощник был в некотором недоумении, какова же причина их действий, и полагал, что это некое недоразумение, которое скоро разъяснится, мы были тут же взяты на абордаж пятьюдесятью или семьюдесятью головорезами наихудшего испанского типа, вооруженными ножами и абордажными саблями, которые овладели кораблем и заключили меня в моей каюте, а равно моего помощника и команду, впредь до того, как они разграбят судно, творя всяческие бесчинства, просверливая бочонки с ромом и отбивая горлышки бутылок с вином, и скоро великое их множество валялось по всей палубе в одурманенном состоянии, затем их главарь сообщил мне, что, как ему известно, у меня на борту есть значительная сумма звонкой монетой и применил все возможные угрозы, какие низость способна измыслить, дабы принудить меня открыть тайник, бесполезно было мне уверять его, что помимо пятидесяти или около того фунтов, уже ими найденных, я ничего не везу, он стал еще более настойчив в своих требованиях, заявляя, что его сведения верные, и, продолжая поиски, стал срывать обшивку в моей каюте. Он похитил мои приборы, одежду и все мое личное имущество, забрав у меня даже скромный золотой медальон, в котором я обыкновенно ношу портрет моей Супруги, и никакие призывы к его чувству, хотя я и проливал слезы, не смогли подвигнуть его вернуть мне сей предмет, для него никакой ценности не представляющий, он также сорвал и унес из моей каюты шнуры от звонков, каковые уж вне всякого вероятия чтобы смог как-то использовать, и это был акт самого настоящего пиратства, и, наконец, видя все это, я ожесточился сердцем, он угрожал взорвать корабль со всем, что на нем есть, если я не выдам ему желаемую добычу, он сделал приготовления и привел бы в исполнение эту дьявольскую угрозу, если бы я, в этой последней крайности, не согласился.

Перехожу теперь к последней части моего повествования. Дети нашли убежище в рубке, и до сей поры им не было причинено никакого вреда, за исключением разве одной или двух затрещин и Позорного Зрелища, какового они вынуждены были стать свидетелями, но как только монеты, всего около пяти тысяч фунтов, большей частью моя личная собственность, и основная часть нашего груза (преимущественно ром, сахар, кофе и аррорут) переместились