— Какая-то загадка! — говорят друг другу двадцать четыре генеральных директора. — У нас есть все основания полагать, что самозванец занял место барона Ламберто. Его выдаёт фотография, его выдаёт ухо! Но какого чёрта этот самозванец соглашается подвергать себя такой мучительной операции? Зачем притворяться бароном, когда уже нет никакого смысла это делать и всё потеряно?

Понаставив множество вопросительных знаков и повторяя пословицу о том, что утро вечера мудренее, все отправляются спать на виллу в Миазино.

На следующее утро выясняется: кому-то снились белые кони, кому-то — Тихий океан, кто-то вообще ничего не видел во сне, а кто-то не помнит, что снилось. Старая пословица не сдержала своего обещания: никто так и не придумал совета, который пришёлся бы кстати.

— Получим вторую деталь, — предлагает самый осторожный из генеральных директоров, — тогда и решим.

Вторая деталь — это указательный палец правой руки.

Главарь «Двадцати четырёх Л», не получив положительного ответа на своё послание, присоединённое к отрезанному уху, извиняется перед бароном:

— Ваши служащие не слишком-то беспокоятся по поводу целостности вашего тела. Кто из нас более жесток — я, когда отрезаю вам ухо, или ваши двадцать четыре директора, когда не считаются с этим фактом?

— По-моему, — отвечает барон, — вы сыграли вничью.

— За дело, доктор! — командует главарь.

Бандитский врач с улыбкой подходит к барону и берётся за инструменты.

— Другое ухо? — интересуется барон.

Главарь объясняет новый план действий, и врач выполняет задание. А барон ещё успевает подсказать:

— Смотрите, не ошибитесь пальцем! Указательный вот этот — между большим и средним.

Ансельмо опять отворачивается, чтобы не страдать, и видит в зеркало, как барон подмигивает ему.

— Как поживает Дельфина, Ансельмо?

— Она в хорошей форме, синьор барон, — лепечет мажордом.

— А остальные члены семьи?

— Всё время трудятся, синьор барон. Сами знаете, когда надо заработать на жизнь...

Ансельмо поворачивается — операция окончена. Главарь банды облизывает края конверта, в который вложен отрезанный палец, а бандитский врач, перевязав барону руку, собирается сменить повязку на голове.

— Пусть меня хватит удар! — вдруг восклицает он. — Смотрите!

Барон изображает испуг:

— Что — плохо?

— Вот это да! Расскажи мне кто-нибудь такое в поезде, ни за что бы не поверил!

— Да в чём дело? — удивляется барон. — Что случилось?

— А то, что у вас выросло новое ухо! — объясняет бандитский врач. — Если б я не отрезал его сам, своими собственными руками...

— Если бы я сам не вложил его в конверт... — добавляет в растерянности главарь.

— А я, — говорит барон, — просто не понимаю, чему вы так удивляетесь! У ящерицы тоже отрастает хвост, если его оторвать. Подрежьте сучья дерева, и его ветви начнут расти ещё лучше. Осенью листья опадают, а весной распускаются вновь. Солнце вечером заходит на западе, а утром появляется на востоке. Всё это старо как мир.

— Возможно, возможно... — соглашается бандитский врач. — Но я впервые вижу, чтобы заново отросло ухо! Может быть, вы проводили недавно какое-нибудь специальное лечение?

— Да, я занимался восстановлением волос. Совсем, знаете ли, облысел, и один мой хороший приятель раздобыл мне восточный рецепт...

— Да, уж эти китайцы всегда что-нибудь придумают, — соглашается главарь. — Но не будем терять времени на болтовню!

И он пишет записку, которая должна сопровождать палец:

«ЭТО ВТОРАЯ ДЕТАЛЬ БАРОНА, ЗАВТРА УТРОМ, ЕСЛИ НЕ ПОЛУЧИМ ДЕНЬГИ, ПРИШЛЁМ ЦЕЛУЮ НОГУ».

Увидев отрезанный палец, падают в обморок двадцать из двадцати четырёх директоров. Остальные прячутся под стол. Секретари делают записи о происходящем, даже не моргнув глазом.

Врач, вызванный для экспертизы, заявляет:

— Палец указательный правой руки, превосходно сохранившийся. Разрез точный, ровно посередине фаланги. Палец принадлежит человеку с отменным здоровьем, в возрасте от тридцати пяти до сорока пяти лет.

— Опять самозванец!

— Уплотнение на пальце, — продолжает врач, внимательно изучая его с помощью пятидесятикратной лупы, — представляет собой мозоль, типичную для боксёра.

— Что?

— Это значит, что хозяин пальца занимается боксом. Во всяком случае, тренируется с «грушей». Посмотрите сами.

— Синьор барон никогда не занимался боксом. Больше того, вот уже десять лет, как он является президентом общества, выступающего против силовых видов спорта. Он финансировал кампанию в печати против охоты и вольной борьбы. В Индии его наградили медалью «За кротость и смирение».

— Что ещё можно сказать о пальце?

— Тут имеются и другие заметные уплотнения. Они вызваны длительной работой на вёслах и трением о канат...

— Канат?

— Парус, господа. Парусный спорт.

— Моряк, значит?

Строятся и разные другие догадки о самозванце.

Когда врач, получив свой гонорар, уходит, остаётся основной вопрос — с какой стати этот самозванец даёт резать себя по частям вместо барона?

— Святой, может быть... Ведь остров носит имя святого, который приехал сюда, чтобы построить на нём свою сотую церковь.

— Барон Ламберто безусловно человек высоких достоинств, покровитель вдов и сирот, инициатор кредитования. Он, несомненно, набожен, боготворит финансы и так далее, и так далее. Но всё-таки мало вероятно, чтобы само небо заступилось за него. До этого ему ещё далеко.

— Надо бы поговорить со священником.

— Когда дело касается барона, то уж лучше с архиепископом.

— Господа, — призывает чей-то энергичный голос, — не будем смешивать земное и небесное. Для нас самозванец есть самозванец. Мы можем сделать сейчас только одно — отвергнуть его самозванство.

— Прекрасно! Вернём палец отправителю и напишем, что не признаём его собственностью барона Ламберто.

Предложение принято.

— Мы требуем, — добавляет ещё кто-то из самых смелых, — чтобы нам показали всего барона целиком!

— Очень правильное предложение!

— Сразу снимает все проблемы!

— Будем надеяться, что после этого требования барону не отрежут ещё что-нибудь.

— Но ведь речь идёт о самозванце.

— Ах да, я забыл.

И вот Дуилио уже вновь летит вверх по лестнице особняка мэрии и затем спускается обратно, преследуемый журналистами, фотографами и телерепортёрами обоего пола.