Она часто раздевалась, ложилась ровно и просила Тревора делать с ней то же, что с трупом. Она любила ощущать на себе его руки, когда он исследовал ее тело. Медленно возвращая к жизни.

Лучший оргазм – совершенно точно лучший в жизни – она испытала в зале для бальзамирования похоронного бюро, когда рядом на тележках лежали два трупа.

Тогда Дженет отчетливо ощутила себя живой. Такое же чувство было у нее и сейчас. Она знала, что эти же чувства испытает с Гансом. Знала, была абсолютно уверена. Она будет счастлива с Гансом.

– Любовь не длится вечно, – ответил ей Тревор, когда она сказала ему однажды ночью, что несчастлива. – Счастье – это иллюзия, – добавил он. – Только идиот может быть счастлив двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Мудрый человек стремится стать цельным, а не счастливым. Carpe diem.

«Посмотри в лицо реальности, – произнес он, когда услышал от нее, что она уходит. – Ты можешь убежать, но не сможешь скрыться».

И она бежала.

Если вы ударите кого-то по голове большой палкой, и ударите достаточно больно, настанет день, когда и вас кто-то ударит. Сильнее и больнее.

Она не могла назвать число и время, когда все стало рушиться. Это не случается в один момент. Его нельзя определить, как местоположение на экране навигатора.

Это процесс медленный, похожий на эрозию.

Однако стоит принять решение, и пути назад нет.

Остается только продолжать бежать. Как говорил Тревор: «Убивает не падение, а внезапная остановка».

Сейчас Гаген стал для нее той внезапной остановкой. Это пугало почти так же сильно, как будоражило. По правде говоря, она многому научилась у Тревора.

– Я никогда не дам тебе уйти, – ответил он на ее предложение расстаться. Возможно, они могли стать счастливы порознь. Затем он сильно ударил ее по лицу, за то, что она такое предложила; Дженет несколько дней не могла ходить на работу, вышла, лишь когда прошли синяки и сняли швы. Как обычно, она его не выдала, сказала врачам, что упала с велосипеда.

Через много лет Дженет пришла к выводу, что столь сильные перепады его настроения происходят из-за диабета. Уровень сахара падает, и он становится агрессивным и резким. Стоит ему подняться, он превращается в послушного ягненка.

Дженет вернулась по тропинке к машине и вскоре опять ехала по шоссе, разглядывала симпатичные домики и размышляла, в каком из них жил Ганс до развода. Через несколько минут она опять была на Бергишер-Ринг и свернула направо. Проехала мимо рыночной площади с колесом обозрения, заметила установленные вдоль бордюров декорации – такие готовят для рождественских кукольных представлений. Одна представляла собой огромных бородатых гоблинов с молотками. Напротив стояли две маленькие девочки, держа за руки мать, и с удивлением их рассматривали.

Притормозив на светофоре, Дженет посмотрела на девочек, а потом, с грустью, на их мать. Сорок – это не поздно. Может, и у них с Гансом будут дети.

Две маленькие девочки? И в один прекрасный день она – хаузфрау из Гагена – так же будет стоять здесь, держать детей за руки, а они будут любоваться на бородатых гоблинов.

До Рождества всего три недели. Дженет проснется утром в день Рождества в новой стране, в объятиях нового мужчины.

Проехав еще немного, она заметила слева светящуюся витрину магазина с развешанными – точно фруктами на дереве – колбасами и сосисками. Над дверью сверкала огнями вывеска: «Wursthaus Konig». Она остановилась, чтобы свериться с картой, затем проехала немного вперед, свернула налево в переулок, миновала ресторан и оказалась прямо у входа в гостиницу, которую нашла в Интернете.

Ганс предлагал ей жить у него. Однако после одного свидания – пусть и закончившегося таким сильным оргазмом, которого она не испытывала несколько лет, – будет лучше ничем себя не связывать. Сохранить независимость. Так, на всякий случай.

Дженет достала с заднего сиденья один чемодан и покатила его в фойе. Там было тихо и темно, стойка портье справа и лестница прямо перед дверью. Поднявшись со стула, над стойкой навис «живой труп», и она назвала свое имя. Все казалось здесь старым и потертым. В таких местах и останавливались агенты по продажам, и за годы разъездной работы ей не раз приходилось ночевать в подобных условиях. Мужчина протянул ей карточку для заполнения и спросил, не нужна ли помощь с багажом.

– Нет, – равнодушно ответила она, заполнила анкету и приложила к ней паспорт.

Портье передал ей конверт:

– Для вас послание.

Она знала лишь одно слово по-немецки, которое и произнесла:

– Дайке. – И вышла, чтобы принести второй чемодан. Нетерпеливо пальцы разорвали конверт ногтями – ногтями, покрытыми лаком, чтобы понравиться ему.

Гансу.

В записке говорилось: «Встретимся в крематории. Целую».

Дженет улыбнулась. Какой же порочный мужчина!

«Труп» помог ей подняться на два лестничных марша в номер, такой же унылый, как и все в этом отеле. Хорошо лишь то, что из окна она могла видеть улицу и приглядывать за машиной. Это ее порадовало. Открыв чемодан, она переоделась, брызнула духами во все места – кроме одного, – от которого Ганс, как она помнила, не отрывал губ большую часть их прошлого свидания.

Через двадцать минут, когда уже наступили сумерки, дважды сбившись с верного пути, Дженет наконец въехала на почти безлюдную стоянку у крематория. Точнее сказать, на ней была лишь одна машина – старый «мерседес» коричневого цвета, перекошенный на одну сторону, будто у него была повреждена подвеска.

Дженет вышла, закрыла все двери и огляделась.

Пожалуй, это самая красивая стоянка из всех, что она видела в жизни. Окружена идеально подстриженными кустами, ухоженными деревьями и цветниками – настоящий ботанический сад. Здесь пропадало ощущение, что на улице декабрь; даже пахло весной. Цель была ей ясна – это сделано для людей, провожающих близких в последний путь.

Она пошла по дорожке достаточно широкой, чтобы можно было проехать на автомобиле, вдоль рядов деревьев и черных уличных фонарей.

Предвкушение подгоняло ее, и она шла все быстрее, дыхание становилось сбивчивым. Боже, как она нервничает. В животе кружились тысячи бабочек. Каблуки с хрустом врезались в песчаник; на зубах хрустел холод – возможно, от волнения.

Дженет прошла через открытые чугунные ворота, миновала неприглядное одноэтажное строение, увитое плющом, с мемориальными досками на стенах.

А потом она увидела впереди еще одно здание.

И встала как вкопанная.

Сердце забилось сильнее от восторга.

Вот черт! Ничего себе!

Это крематорий?

Перед ней было одно из самых красивых творений архитекторов, которое ей доводилось видеть в жизни. Прямоугольное здание в стиле ар-деко чистейшего белого цвета с портиком, крышу которого поддерживали квадратные колонны из черного мрамора, высокие, как иллюминаторы на корабле, окна инкрустированы черным камнем. Крыша была выложена красной черепицей.