Спустя два месяца после свадьбы Джунгу и Джоним Сонсу неожиданно навестил Ёнсун.

— Ай-гу! Ты? Вот так сюрприз! Да какими судьбами? — удивленная Ёнсун радостно схватила Сонсу за руку, так как он впервые навестил ее дом.

Сонсу изобразил на лице наигранную улыбку и, не отвечая, уселся на бамбуковой террасе. Как бы Ёнсун ни звала его пройти в дом, Сонсу не сдвинулся с места. Достав веер, Ёнсун стала одной рукой обмахивать Сонсу, а другой подозвала девочку-служанку и приказала принести прохладного напитка из молотых жареных зерен. Ёнсун была одета в льняной костюм из Андона, в косу была вплетена белая ленточка в знак траура по отцу. Опухлость не сходила с ее лица даже летом. На бледном лбу, обрамленном золотыми волосами, блестели капельки пота. Как и прежде, от нее веяло камелиевым ароматом, который нежно ласкал обоняние Сонсу, долетая до него с каждым движением ее веера.

— Как твое здоровье? — тихо спросил Сонсу.

— Болею, как всегда, — и через некоторое время добавила: — мама такая легкомысленная… Это ранит меня.

Ёнсун посмотрела на Сонсу. Свет ее глаз был по-прежнему ясен, но теперь они были наполнены страданием, одиночеством и печалью.

Сонсу помолчал, а потом, опустив голову, сказал:

— Сестрица, я решил уехать отсюда.

— Что? Ты опять за свое? — на лице Ёнсун отразилось отчаяние. Раньше, когда она слышала эти слова от Сонсу, она не придавала им большого значения, но сейчас это не на шутку встревожило ее.

— Я хочу уехать куда-нибудь далеко, туда, где хватит места для всех, и поселиться там.

— Нет! Не уезжай! Кроме тебя у меня никого нет на этом свете. Мне же совсем немного осталось; пока я живу, не уезжай, прошу тебя! — из глаз Ёнсун покатились крупные слезы.

Сонсу тоже прослезился, но, достав платок, он тут же вытер слезы и высморкался.

— В следующем году, когда закончится трехлетний траур, женись и заведи хозяйство. Моя мать такая наивная, не обращай на нее внимания, но знай: ты единственный наследник нашей семьи, и никто не сможет этому воспрепятствовать. Бедная несчастная мама! Безумно верит только своему зятю, а меня даже и слушать не хочет. Вот увидишь, когда меня не станет, ее глаза прозреют. Муж мой женился на мне с оглядкой на мою близкую смерть. Сейчас он только и ждет, когда я умру. А я вышла замуж, чтобы не умереть старой девой, и живу сейчас только ради брачного соглашения между нашими семьями. Как видишь, это брак по расчету, здесь нет места любви. Моя настоящая жизнь — это расплата за грехи моей прошлой жизни, вот я и не живу, а мучаюсь.

Речь Ёнсун стала несвязной. Она знала печальную судьбу Сонсу, знала, как Ган Тэкджин ходил в пивную Окхвы, даже знала, что у Тэкджина есть сын от Окхвы. Под предлогом своей болезни Ёнсун держалась от мужа на расстоянии и незаметно провоцировала мужа ходить к Окхве почаще. Но Тэкджин ходил к Окхве вовсе не из-за того, что любил или хотел помочь ей, и даже не из-за своего отцовского долга перед сыном. Этот грязный, ничтожный человек искал только возможности урвать побольше денег. Что бы он ни говорил, что бы он ни обещал Ёнсун, он жил не ради нее — единственной любовью Тэкджина были деньги. Получив первую небольшую сумму в доме Ёнсун, он заразился запахом дармовых денег. С Окхвой он удовлетворял свои мужские потребности. Бедная Окхва! Если бы у нее было хоть немного денег, Тэкджин использовал бы и это. Так или иначе, Ёнсун приносила ему капитал, а Окхва — наслаждения.

Не прикоснувшись к напитку, который принесла служанка, Сонсу встал и вышел, оглянулся на Ёнсун только тогда, когда уже очутился за воротами, и произнес:

— Свидимся ли мы на том свете, сестричка? — так он звал Ёнсун с самого своего детства.

— Конечно, свидимся, а если нет… значит, такова наша печальная участь, — с трудом, подавляя боль в горле, произнесла Ёнсун, казалось, что она вот-вот задохнется.

Удаляясь твердой решительной походкой, Сонсу произнес:

— Прощай, Ёнсун, моя дорогая сестричка!

Ёнсун, оставшаяся во дворе, не услышала его слов.

Безжалостно палящее летнее солнце садилось за горы. Когда оно совсем скрылось из вида, постепенно ожила листва деревьев, совсем было увядшая от дневной жары. С узелком за спиной Сонсу вышел из города через северные ворота. Как только он оказался за городом, глаза его заволокло слезами, да так, что он с трудом мог видеть дорогу. Сонсу поднялся на вершину холма и, обессилев, упал на землю. Над ним медленно сгущалась темнота. Он взглянул на покинутые горы Андвисан, и у него больно защемило сердце.

«Мне уже двадцать три года. Зачем я отправился в путь? Есть ли у меня хоть какая-нибудь цель? Неужели я пошел просто потому, что у меня есть куда идти?» — он задавал и задавал себе нескончаемые вопросы.

Со стороны военных казарм раздался приглушенный звук трубы.

«Сейчас Соквон будет проходить мимо дома призраков, — подумал Сонсу, и перед его взором, как наяву, предстал бородач Соквон. — Дорогие мои, тётя Бонхи, брат Джунгу и твоя прекрасная жена Джоним, счастливо вам оставаться», — без конца повторял про себя Сонсу.

«Кроме тебя у меня больше никого нет на этом свете… Пока я живу, а мне недолго осталось… Нет! Не уезжай, прошу тебя!» — в его ушах никак не утихали последние слова Ёнсун, они, пронзительно звеня, причиняли ему невыносимое страдание. Сонсу почувствовал, что еще немного — и его голова не выдержит и расколется на части. Он сдавил её двумя руками и, шатаясь, встал. Когда же он поднялся на ноги, то увидел бегущих в его сторону мачеху Сон и Ган Тэкджина. Сонсу молча стал наблюдать за ними.

Заметив стоящего на вершине холма Сонсу, они прибавили шагу. Сон держала в руках траурную шляпу из бамбука, Тэкджин был одет в льняное пальто дурумаги, полы которого развевались по ветру. Догнав Сонсу, Сон упала возле него в изнеможении и запричитала:

— Ах ты, негодяй! Бросил мать и подался неизвестно куда?!

Сверху вниз Сонсу посмотрел на неё безучастным взглядом.

— Да неужели я воспитала такого жестокого варвара? Какая неблагодарность! Ай-гу-у! — Сон начала биться о землю.

— Матушка, вы же не за мной пришли, а за этим. Вот, возьмите тогда. — Сонсу протянул ей свой узелок, но Ган Тэкджин тут же перехватил его. В узелке были завернуты оленьи панты и золотой самородок из секретного шкафа, который Сонсу взломал перед дорогой.

— Теперь можно идти. Если он решил покинуть нас, что толку удерживать его? — не скрывая своей радости, проговорил Ган Тэкджин. Он заполучил то, что искал, и его больше ничего не интересовало.

— Негодяй! Бессердечный мерзавец! Если уж бросаешь, то лучше убей меня и проваливай. На что я тебя растила и кормила, чтобы услышать эти черствые слова! Ай-гу, ай-гу… — зарыдала Сон.

Ее чувства нельзя было сравнить с чувствами Тэкджина — как бы она ни ругала, как бы ни попрекала Сонсу, в сердце ее теплилась материнская забота о нем. Сон понимала, что уход Сонсу из дома сильно скажется на всей семье, и род Кима сгинет с лица земли навсегда. Если Ган Тэкджин преследовал Сонсу из-за золотого самородка, то Сон — для того, чтобы вернуть сына в семью.