У нас были хорошие песни и тексты, мы отрабатывали и совершенствовали нашу программу, нам не хватало лишь выступлений.

6

Примерно через год нашей канадской жизни страница перелистнулась. Агнес взяла все дела в свои руки и ускорила нашу музыкальную карьеру, разогнав её с нуля до ста Гоночная машина звалась «Блэк из уайт», и мы с Джимми были абсолютными топ-пилотами. Шеф Агнес из мясной лавки по её настойчивой просьбе прослушал кассету с нашими песнями. Он был так восхищен нашими балладами про бойню, так очарован и заряжен, что стал гонять эту кассету в своей лавке каждый день.

— Эти парни знают дело! Хотел бы я услышать их живьём, — сказал он однажды Агнес.

Его клиенты — поляки и украинцы — вдруг захотели не только краковской колбасы и польской ветчины, но и нашей музыки, и это был ключ к двери «Принцессы Манор», одного из четырёх польских клубов Виннипега. Нам сделали предложение. За сто пятьдесят долларов на человека мы должны были выступать в клубе в конце недели. Всегда по пятницам и по субботам!

«Принцесса Манор» находилась на краю Виннипега, прямо у хайвэя на Калгари. Там поляки женились на своей первой любви, праздновали до упаду свои именины, крестины своих детей, которых они нарекали американскими именами, их конфирмацию, поминали своих усопших, заливая водкой радость и горе, — и всё это в своём польском клубе. В этом и состоял наш капитал! Нам не будет спасения от денег, думал я.

Дядя Джимми жил с размахом, он килограммами поглощал шницели; а кроме того, мы ни одной секунды и ни одной минуты не чувствовали себя одинокими, телефон не умолкал — всё звонили и звонили наши!

Я почти что спал стоя в своём «Тако Белл», на курсы английского языка заглядывал лишь одним глазом. А Агнес? Агнес была неутомима. После окончания рабочего дня она перерывала словари, записывала вокабулы и выражения на листочки, развешивала их на стене, чтобы ничего не забыть и не упустить из виду.

А моя жизнь вся сосредоточилась в «Принцессе Манор». Я сам себе удивлялся, зажигая там в конце недели мои гитарные партии, словно молодой бог, — и ничего больше не чувствовал: ни усталости, ни злости. У моего дяди наконец появилась работа, его первая канадская работа; он больше не был безработным и даже следил за тем, чтобы мы во время наших выступлений в «Принцессе Манор» не пили слишком много, не переходили ту границу, за которой Бог объединяется с чёртом, чтобы дать пьянице бой не на жизнь, а на смерть. Он не хотел учить английский язык и проклинал учителей и эмигрантов из Восточной Европы и Азии. Он всегда являлся на занятия с опозданием на полчаса, а то и вовсе не являлся:

— Я тут кое-что просматривал и сравнивал английскую грамматику с моими польскими записями.

Первые три года в Канаде были золотоносными. В иные месяцы мы все вместе зарабатывали до четырёх тысяч долларов. Одни только выступления в «Принцессе Манор» приносили нам ежемесячно две тысячи четыреста.

Мы с Джимми ощущали себя бедными музыкантами из Восточной Европы, натерпевшимися политических преследований, настрадавшимися от коммунистов и лишёнными ими всякой возможности существования. В связи с этим мы совершенно не понимали, почему должны отстёгивать крепостническую дань, — мы принципиально не платили никакие налоги, тем более капиталистам. Польский клуб просто выдавал нам квитанции, на которых чёрным по белому было написано, что наша работа оплачена. Не могли же мы равняться с канадцами, которые с младенчества привыкают платить налоги! Такого инстинкта у нас не было. Финансовая служба присылала нам письма метровой длины, вопросы из раза в раз повторялись, это было похоже на сцены допроса в плохих детективах. Финансовая служба интересовалась нашим правом на существование: «Вы представители планового хозяйства из Польши, на какие же средства вы здесь живёте? При нулевом доходе в год вы уже должны были бы грызть собственную лапу!» — примерно таков был смысл этих писем, которые мы всё равно не могли перевести целиком, хотя Агнес с каждым канадским днём говорила по-английски всё лучше и лучше. Это меня в ней восхищало. Я любил смотреть на Агнес, когда она выполняла сложные грамматические упражнения. Она овладевала курсом английского с лёгкостью, и я не сомневался в том, что в один прекрасный день она даже добьётся диплома об окончании колледжа.

Я мыл в «Тако Белл» полы, столы и стулья и следил за тем, чтобы зеркала и окна всегда сияли. Моей задачей было содержать помещение в такой чистоте, чтобы можно было есть с пола Несмотря на наши выступления в «Принцессе Манор», я не должен был терять эту работу. Каждый месяц у меня были большие траты, только пластинки обходились мне в целое состояние; в иные месяцы я больше пятисот долларов отдавал за аудиозаписи и принадлежности для гитары. Я был сумасшедший: я шёл в супермаркет и покидал этот храм лишь спустя несколько часов с полными пакетами: в них были кассеты, новый микрофон, ноты с рок-песнями, наборы струн, устройства для дополнительных эффектов в электрогитаре, живые записи концертов Эмерсона, «Lake Palmer», «Genesis» и «Yes», рок-журналы, майки, повязки на лоб и запястье, собирающие пот, бельё и кофейные кружки с портретами Фрэнка Заппы. Дяде доставляло радость смотреть, как я выгружаю содержимое пакетов и раскладываю добычу на кухонном столе, показывая её Агнес; правда, он ругался, что я швыряю на ветер деньги, с таким трудом заработанные в «Принцессе Манор», но было видно — его беззащитное лицо выдавало это, — что он в высшей степени счастлив — может, даже счастливее, чем я, — оттого что у нас наконец хоть что - то есть, пусть это всего лишь утюг или электробритва. Иногда мой дядя спрашивал меня:

— Что это за глупость ты опять притащил? У нас же нет места для этого мусора, наша квартира скоро будет походить на русскую барахолку, а если ты не научишься экономить, то скоро начнёшь голодать, как мы в те времена, когда ели свои сапоги!

Я не хотел отвечать ему встречными упрёками в том, что он сам, главным образом в выходные, часами разглядывал рассылочные каталоги. Я думал, пусть и он порадуется, осуществит свои мечты. Он сидел на кухне в сигаретном дыму со стаканчиком виски — так, будто изучал газету со сводками бегов на ипподроме.

— Что-то у меня кружится голова, — говорил Джимми, — а ведь я и выпил-то всего четыре пивка да одно виски!

После таких продолжительных вечерних медитаций на следующий день, как правило, в дом привозили большие пакеты.

Он постоянно заказывал новые боксы для своих стереоустановок, целая стена была заставлена звуковыми колонками — чтобы добиваться наилучшего звучания для его музыки кантри, как в настоящей студии звукозаписи. О телевизоре со встроенным видеомагнитофоном в центре этой его стенки и говорить не приходится: прибор стоил дороже, чем подержанный автомобиль, но моему дяде непременно хотелось иметь самый большой экран для его старых, добрых вестернов.

— Теофил, в кино ходят только бедные! А мы можем себе кое-что позволить. Когда у телека большой экран, то кажется, будто Джон Уэйн и Джонни Кэш сидят у тебя в доме на диване!

Агнес не покупала себе ничего, даже нарядного платья на выход, она экономила на колледж. Кроссовки, джинсы и пуловер были её ежедневной униформой, но, несмотря на это, она становилась всё красивее, она по всем статьям намного превзошла ту девушку, которую я знал по Ротфлису и Олынтыну. Честолюбивое стремление изучить новый язык полностью завладело ею и придавало ей сил, она просто летала и лучилась здоровьем. Красивее, светозарнее стать она уже не может, думал я, это просто невозможно.