Такого он не видел уже давно. Вспомнил Восточную Пруссию, август 1914 года. На военном параде нечто подобное им наблюдалось. После выгрузки из вагонов на узловой станции их погнали строем на молебен. Они, будучи новобранцами, построились и с песней пустились по накатанной дороге.

Следовало в составе полка присутствовать на торжественном молебне в честь дня рождения Великого Князя.

Там всех встретили звуки полкового оркестра. Не успели прибывшие построиться, как грянули знакомые всем аккорды, исполнили русский гимн:

Генерал был, где-то там далеко, окруженный своими офицерами. Рядом представители местного управления, духовенства, другие почетные иностранные гости с дамами. Откуда их взяли? Из ближайшего крупного населенного пункта, они сюда сами прибыли, чтобы выразить тем самым свою глубокую признательность новой военной администрации. Впрочем, в Пруссии тоже жили православные.

Командир полка стоял навытяжку, словно ждал особого приглашения, которое так и не последовало. Полковое знамя туго развевалось, норовя сбить с него фуражку. Офицер оглянулся, снял головной убор, перекрестился трехкратно, этот фокус проделали остальные офицеры и все солдаты.

Началось шествие. Несли иконы, запахло ладаном, громко таким голосом читали молитву, что сразу пересохло в горле.

Все тянули свои стриженые головы в сторону, где продолжался процесс. Фуражки задвинуты так, что мало что увидишь. Сначала ему показалось, почудилась пелена тумана на уровне голов, блеск икон и подсвечников затмевал это сумеречное потемнение. Грянуло трехкратное ура.

– Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!

Речи прекратились. Восторг сменился грустью, они на фронте, до передовых позиций рукой подать.

Отслуживший молебен священнослужитель крестил окружающих, сам тихо отходил в сторону. Пелена спала, остальных еще качало в трансе. Прием очень известный, то только не молодому тогда Арсению.

Да, заповедает Господь Бог Ангелам своим охранять те во всех путях твоих!

Как он произнес всю речь? Этого он, наверное, никогда и не вспомнит. Его еще раз пробрало потом. Кто– то стоящий недалеко оборвал его речь едким замечанием, и пока товарищ Арсений собирался с мыслями, было решено дать слово очередному оратору.

Потом выступал Ленин. Тема его речи была связана с трудностями, которые возникли на данный момент перед властью.

– …Даже кратковременные их аресты уже давали результаты очень хорошие….В Париже гильотинировали, а мы лишь лишим продовольственных карточек.

Затем все стали петь «Интернационал». Товарищ Арсений и слов этого гимна не знал, но немного знал французский язык, и не удивился, что многие исполняют его без перевода. Что поделаешь, революционно настроенная молодежь имела хорошее образование.

После съезда.

Арсений прекрасно понял, что за товарищем Родионовым стоит более крупная фигура. Очевидно, что этот человек обещал ему нечто лично, поэтому товарищ и занимается такой непонятной работой. Очень скоро все вокруг изменилось, и стали происходить совершенно невообразимые вещи.

Везде, в местах общего сбора появились бойцы, которые сильно отличались от остальных людей. Было очевидно, что они некие исполнители строго возложенных на них обязанностей. Ходили такие типы обычно по трое, разговаривали мало, часто прислушивались к разговорам остальных членов партии, словно впитывали в себя общее настроение и слухи.

Арсений заметил, что в их присутствии, у него невольно замирало сердце, а порой и пот прошибал, да так, что невольно о них задумаешься. Срабатывал элементарный рефлекс охотника, который был заложен в его генеалогическом древе. Он чувствовал их присутствие, оно давило на него тяжелым гнетом, и справиться с этим ему было крайне трудно. Ему приходилось все время это скрывать.

Складывалось такое впечатление, что эти существа обладали над людьми некой силой. Он знал, что в городе участились случаи саботажа, бандитизма и офицерского террора. Давно поползли слухи о чудовищных зверствах, творимых в Москве. Тут, в Питере все обстояло несколько иначе. Имелся некоторый раскол в общем политическом движении. Наличие большевиков, анархистов и других либерально настроенных партий, которым обещали вхождение во власть, делало положение неуправляемым.

Но вот стали пропадать политические лидеры противников большевиков. Сначала кто– то разгромил редакции чужих газет, потом обстреляли штаб эсеров. Затем последовало ночное нападение на анархистов. Но те во время смогли сплотиться и отбросить неприятеля, начав обстрел из пулеметов.

Анархисты располагались в настоящем «графском доме», точнее в помещичьем особняке, которое быстро ощетинилось стволами. Они даже перешли в наступление, но в темноте потеряли сразу несколько человек. Странно, но потом они так и не нашли никаких следов своего противника!

Арсений уже знал, кто за этим стоит. Он видел регулярные выезды таких вот «троек» по городу. Ненароком интересовался в гараже у водителей, где они в очередной раз побывали. Обычно они за вечер посещали несколько мест подряд, но водитель никогда не выходил из кабины, оставался в машине.

Прозекторская.

Однажды товарищ Люба проговорилась, что в прозекторской института лежит странный труп, и Арсений счел возможным там побывать. В полупустое здание он прошел почти незаметно, влез в окно на первом этаже. Вход в подвал пришлось искать долго.

Замок на двери поддался очень легко, не потребовалось даже отмычки. Он зашел, включил свет, и увидел стол, накрытый мятой простынею. Там, под ней лежало тело одного такого существа. Осторожно приподнял край материи, обнаружил голый торс, свесившаяся на бок волосатая голова. Плохое освещение не давало полноты картины, но он увидел достаточно.

Длинное изогнутое туловище с неестественной темной, чуть мраморной кожей. Сильные конечности с длинными когтями. Вытянутая голова со сведенными ушами. Тут Арсений не поленился, наклонился и открыл ему рот. Имелись клыки. Трупное окоченение так и не наступало! А корпус тела и шея пробит осколками гранаты, но эти свежие раны уже слегка затянулись, местами, словно зарубцевались. Имелось только очаговое нагноение.

Он знал, что выражение, заживет, как на собаке, в народе существует не зря. Это был именно тот случай. Его народ очень быстро восстанавливался от самых тяжелых ранений, но это существо имело более сильный организм. Ни дыхания, ни тепла, ни пульса, но нервный тик временами пробегал по векам, а ладони непроизвольно сжимались в кулаки, оставляя глубокие следы от когтей.