– О! – воскликнул Казанова. – Шилов, если не ошибаюсь.

Девочка в изумлении подняла брови:

– Вы разбираетесь в живописи?

– Я много в чем разбираюсь, – уклончиво ответил Костик, потому что это была единственная картина, автора которой он знал. И то только потому, что в их туалете висел календарь с изображением этих же самых цветочков. В минуты «раздумий» автор запоминается волей-неволей. Особенно если поверх цветов наклеить непристойную картинку.

– Мне, вообще-то, не очень нравится Шилов. Техника, конечно, классная, но слишком уж идеалистично. Это мамина картина.

– Да, и я не в большом восторге от него. Простите, неужели и вы увлекаетесь Египтом?

Такая фраза была брошена Костиком явно по растерянности. Его могли не так понять и проверить, тогда как его познания в области египтологии ограничивались тем же учебником истории для пятого класса.

Казанцев плюхнулся в широкое кресло. Ирина тоже села.

– У меня папа археолог. Но мне и самой нравится Египет. Это так интересно, так романтично. Я не ослышалась, вы и в египтологии разбираетесь?

– Это мое хобби, – не моргнув глазом, соврал Костик, – Знаете, за день набегаешься, нервы помотаешь, а домой придешь, полистаешь книги, посмотришь картинки, так хорошо становится, все забываешь, прямо как в другой мир попал. Пирамиды, фараоны…

Какое величие!

Ирочка подставила ручку под подбородок и закинула ногу на ногу. Костика слегка передернуло.

– Да, это действительно величественно.

Далее Ирочка, закатив глаза к потолку, завела песню о величии Древнего Египта.

Некоторые слова Казанцев слышал впервые в жизни. «Эхнатон, Седьмая династия, Верхний Нил, Луксор, Карнак, Амон-Ра…» Нет, с ОМОНом он знаком хорошо, там у него работало несколько приятелей.

Он, не отрываясь, смотрел в глаза Ирочке и постоянно кивал, давая понять, что он со всем согласен и в вопросах древности не лох зеленый.

– Хотите, я покажу наши альбомы? Папа сам снимал, когда был в Египте.

– Вопрос! С удовольствием.

Ирочка поставила табуретку и полезла на антресоль.

Константин Сергеевич зажмурился от греха подальше.

– Вот, смотрите. Это Каир.

Костик подсел к Ирочке, нечаянно опустив руку ей на колено.

– Это Национальный музей. Там сейчас хранятся сокровища из гробницы Тутанхамона.

Костик кивнул.

– Качество не очень, там запрещено снимать со вспышкой.

– Красивая девочка, – ткнул Казанова в одну фотографию.

– Это, вообще-то, Тутанхамон. Неужели вы не узнали?

– Господи, действительно. Как же я не разглядел старину Тутанхамона?!

– Он не был стариком. Он умер в восемнадцать лет.

– Хм… В восемнадцать? И что, сам умер? Сомневаюсь я, однако, завалили, небось, парня по заказу. Эти, как их, жруны… не, жрецы.

– Что-что сделали?

– Ну, убили. С чего бы ему самому-то умирать?

– В принципе, есть подозрения, что так оно и было.

– Да, опера у них, наверное, никудышные были, расколоть не смогли. Попади к нам…

Костик расстегнул пуговицу на рубашке. Блеснул алюминиевый крест на давненько не стиранной веревке.

– Совсем недавно в долине Фараонов нашли еще одну гробницу, – продолжила Ирочка. – Было бы здорово, если б она оказалась не разграбленной.

– Наши нашли?

– Нет, американцы.

– Тогда есть шанс.

– Говорят, что скоро в Петербург приедет выставка из Египта.

– Мы обязательно сходим.

– Да, я мечтаю увидеть все своими глазами.

– А я-то уж как… – перешел на шепот Костик.

– Смотрите, а это египетский древний алфавит. Можно написать свое имя иероглифами.

Вас как звать?

– Константин.

– Это значит «постоянство».

– Да, да…

– А в профиль вы похожи на Рамзеса II. Вам никто про это не говорил?

– Ты первая. А Рамзес ничего мужик?

– У него было сорок две жены, и умер он в девяносто два года.

– Будь у меня столько, я б даже до утра не дожил.

– А вы бы хотели попасть туда, в древность, в Египет?

– Я мечтаю об этом каждую ночь. Мечтатель с профилем Рамзеса совсем уж откровенно прижался к Ирочке, а рука его переместилась по ее ножке чуть выше. Ирочка, впрочем, не обратила на это ни малейшего внимания, опять пустившись в рассказы про фараонов. При этом тоже перейдя на шепот:

– А моя самая большая мечта – побывать внутри пирамиды. Я обязательно поеду туда.

– Мы поедем туда вместе…

– Правда?

– Без вопросов.

Альбом с фотографиями упал на пол, потому что руки Ирочки покоились уже на казанцевских плечах, а их губы слились в страстном поцелуе…

Константин Сергеевич пришел в себя только за дверьми Ирочкиной квартиры.

Договорившись встретиться на следующей неделе, чтобы обсудить статью какого-то профессора-египтолога, он поцеловал девушку на прощанье. В полном блаженстве он брел по лестнице, забыв про все на свете. В подъезде было тихо. Костик достал сигареты и закурил. Все-таки одному работать не так уж и плохо. Работать… А, черт!

Казанова взлетел обратно к квартире и снова надавил на звонок.

– Ты что-то забыл, Костя?

– Да, одну вещь хотел спросить. Ты не знаешь, кто тут у вас стреляет из окон?

– А… Это, наверное, сосед снизу. Он, как напьется, начинает по лающим собакам стрелять. Папа делал ему замечания, да без толку.

– А в милицию не звонил?

– Нет. Страшно ведь. Сосед-то, знаешь, кто? Бандит…

* * *

Вечером того же дня квартиру соседа накрыли. В смысле сначала открыли, а потом накрыли. Без стрельбы, без штурма и без погони по комнатам. Применив старый способ «Ах, как нехорошо врать». Позвонили в дверь и спросили пьяным голосом Вадика.

Вадик оказался дома. Он мирно отдыхал на тахте. Двери открыла женщина. Как выяснилось позже, любимая женщина. Судя по синякам на ее руках и лице, любил Вадик страстно и пылко.

У окна, на полу, Музыкант, решивший составить компанию убойщикам, нашел две гильзы. Сам ствол оказался спрятанным в тайнике, который без труда обнаружили, стоило только посрывать обои со всех стен. Тайник, правда, находился в тахте.

Вадик поначалу попытался устроить диспут на тему «Нарушение уголовнопроцессуального законодательства и неприкосновенность жильца в переходный период», но развития спору не дали, уведя стрелка в отделенческую машину. Он еще не был в курсе, что прошлой ночью убил женщину.