Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В начале 1970-х годов в Белфасте пятничные и субботние вечера означали беспорядки, поскольку те их участники, у кого была работа, могли на следующий день отлежаться. Беспорядки нужно было видеть, чтобы поверить в них, хотя, как правило, их удавалось сдерживать до того, как они выходили из-под контроля. Но даже в этом случае, помимо очевидной опасности — быть атакованными — солдаты подвергались другим опасностям. Однажды в пятницу вечером нас вызвали для усмирения обычной толпы, бросавшей ракеты и зажигательные бомбы. Надев бронежилеты, мы бросились в толпу, чтобы схватить нескольких зачинщиков и бросить их в кузов грузовика, чтобы отвезти в полицейские камеры. Насилие продолжалось до трех часов ночи, и, устало возвращаясь в свое расположение, мы были совершенно измотаны.
Я еще спал, когда в субботу утром в помещение вошел уоррент-офицер и, схватив меня за плечо, стал трясти. Затем он сунул мне под нос бумагу из армейской разведки — фотографию на карточке, используемую для выявления подозреваемых террористов. Несколько мгновений я не понимал, где нахожусь, не говоря уже о том, кем должен быть этот парень на фото. Однако постепенно туман рассеялся, и я услышал, как сержант-майор сказал мне, что мне нужно поприсутствовать в суде, когда будет предъявлено обвинение человеку, которого я арестовал в пятницу вечером. Тому мужчине с фотографии на карточке.
Когда раздаются выстрелы гранат со слезоточивым газом, воют полицейские сирены, а всякие ненормальные бросают в вас кирпичи и зажигательные бомбы, и повсюду в дыму и неразберихе мельтешат группы людей, ни у кого нет времени хорошенько присматриваться к бунтовщикам, которых хватают. Если кто-то нам мешал, мы шли напролом, разбивая ему колени своим оружием или нанося удары прикладом по плечам, по самым больным местам. Это, как правило, отвлекало бунтовщика от поджигания зажигательных бомб.
Мы хватали их за одежду, за которую могли свободно ухватиться, и, вытащив из толпы, бросали в кузов ближайшего грузовика. И с этого момента за них отвечала полиция, которая забирала их, проверяла их досье на предмет, не находятся ли они в розыске, допрашивала и помещала в камеры предварительного заключения до суда, на котором устанавливалась их вина или невиновность в предъявлении различных обвинений — от учинения беспорядков или подстрекательства к ним до нанесения тяжких телесных повреждений или еще что хуже. Если говорить о РУК[29], я часто читал о том, что их обвиняют в предвзятости и в симпатиях к протестантам. Однако я никогда не видел никакой предвзятости. Это были суровые люди, но они защищали закон в таком месте и в таких обстоятельствах, где это было зачастую очень трудно сделать.
Однако не так уж часто в сети попадал «крепкий орешек» террористов. Их лидеры были слишком умны, чтобы позволять им приближаться к конфронтации, в которой не было ничего, кроме обострения ситуации. Кроме того, местные обиженные граждане доставляли РУК и армии немало хлопот и без того, чтобы ИРА вмешивалась в их дела, не говоря уже о том, чтобы подбадривать их.
Но я пришел в суд и дал показания о том, что арестовал этого обвиняемого. Он горячо отрицал это, а его барристер[30] утверждал, что у него никогда раньше не было проблем с полицией. «Это только потому, что его никогда раньше не ловили», — сказал я, на что взъерошенный защитник назвал меня умником. Однако судья поверил мне и признал задержанного, который продолжал возмущаться, виновным в том преступлении, в котором его обвиняли.
Какими бы серьезными и потенциально опасными ни были эти беспорядки, случались и забавные инциденты. Вскоре после нашего прибытия в Белфаст нас вызвали для подавления бунта разгневанных католиков. В основном, простые жители Северной Ирландии — это душевные, порядочные люди. Будучи сам католиком, я часто сочувствовал своим единоверцам, которые устраивали большинство беспорядков, потому что, несомненно, им пришлось несладко от рук протестантского большинства. Кроме того, беспорядки, видимо, скрашивали их скучную жизнь.
По сравнению с другими выступлениями, этот был не таким уж интересным. Нас держали в резерве на параллельной улице, пока солдаты из другого батальона пытались увернуться от кусков кирпичей и банок с мочой, которые в них бросали. Постепенно ситуация начала выходить из-под контроля, и нас предупредили, чтобы мы были готовы вступить в дело и внести свой вклад. Когда, наконец, было решено направить нас, мы развернули большой транспарант и вывесили его на всеобщее обозрение. На нем крупными буквами было написано, что толпа должна немедленно разойтись по домам.
К сожалению, никто из местных демонстрантов не умел читать по-арабски — именно на этом языке были написаны слова на транспаранте. Оказалось, что наш шедевр мирного подавления беспорядков в последний раз использовался в Адене в 1960-х годах, и его привезли в Северную Ирландию, не проверив, что в нем написано и на каком языке.
Однако он оказался необычайно эффективным. Когда мы развернули транспарант, крики и насмешки прекратились. На мгновение воцарилась мертвая тишина, а затем толпа начала смеяться. Стоя за транспарантом, никто из нас не мог понять, над чем они смеются, поэтому один из офицеров выслал человека вперед, чтобы выяснить, что там было такого смешного.
Тот вернулся, и со смехом сообщил, что предупреждение разойтись написано на арабском языке, на что офицер ответил: «Как меня это уже все достало. А теперь скажи им — по-английски, пожалуйста, — чтобы они собирали вещи и шли домой. Быстро!» Они так и сделали, и когда уходили, все еще смеялись и тыкали пальцами на этот идиотский плакат.
К началу 1970-х годов ИРА действовала по своим собственным правилам, многие из которых были весьма далеки от борьбы за единую республиканскую Ирландию. В Южном Арма, например, им, похоже, удалось привлечь к своему «Делу» психопатов особого сорта. Но никакого «Дела» больше не было. Бóльшая часть руководства ИРА являлась не более чем кучкой гангстеров, контролировавших вооруженный грабеж, рэкет, контрабанду и множество других незаконных действий.
Если кому-то