Сита была единственным человеком, сюсюкавшим с ним и певшим ему детские песенки, ибо Акбар-хан рано внушил Ашу, что он мужчина и не должен допускать, чтобы с ним цацкались. Таким образом, песенки и сюсюканье оставались секретом, известным только Ашу и его кормилице, и отчасти именно потому, что у них двоих был такой секрет, мальчик принял необходимость держать в тайне многое другое и ничем не выдал их обоих в самом начале злосчастного путешествия в Дели. Сита велела никогда не заводить разговоров о бара-сахибе и дяде Акбаре или о походной жизни и обо всем прочем, что они оставили позади, и Аш подчинился, как из-за потрясения и недоумения, так и из послушания. Стремительность, с которой разрушился привычный ему мир, и непостижимость причин, приведших к этому, были подобны черному омуту, куда он боялся заглядывать из страха увидеть там вещи, помнить которые не хотел, – ужасные вещи вроде сцены, когда дядю Акбара бросают в яму и засыпают землей, или вызвавший сильнейшее потрясение вид бара-сахиба, плачущего над свеженасыпанным холмиком, хотя сколько раз и он, и дядя Акбар говорили, что слезы льют только женщины.

Лучше повернуться спиной к подобным вещам и никогда не вспоминать о них, и Аш именно так и сделал. В настоятельных просьбах Ситы не было никакой необходимости: даже если бы она вдруг захотела, чтобы он заговорил о прошлом, вряд ли ей удалось бы вытянуть из него хоть слово. Однако она думала, что Аш все забыл, и радовалась, что у детей такая короткая память.

Главной ее заботой стали поиски какой-нибудь тихой заводи, достаточно удаленной от оживленных городов и торных дорог Индии, где никто и слыхом не слыхивал о таких событиях, как подъем или падение Компании. Какого-нибудь селения, достаточно маленького, чтобы ускользнуть от внимания людей, которые придут к власти, но достаточно большого, чтобы женщина с ребенком могли затеряться в нем, не возбудив чьего-то любопытства своим прибытием. Какого-нибудь места, где для нее найдется работа, где они обоснуются и начнут жизнь заново, где обретут покой, довольство и избавление от всех страхов. Ее родная деревня не годилась: там Ситу знают, ее возвращение станет поводом для различных догадок и расспросов со стороны ее собственного семейства и родственников покойного мужа, и правда неизбежно всплывет. Ради безопасности мальчика Сита не может пойти на такой риск, да и о самой себе нужно подумать. Ей вряд ли удастся скрыть смерть Дая Рама от его родителей, а как только об этом станет известно, Ситу заставят вести себя как подобает вдове, бездетной вдове, – нет худшей участи в Индии, где на вдовую женщину возлагается ответственность за смерть мужа, так как считается, что она навлекла на него несчастье своими дурными поступками, совершенными в прошлой жизни.

Вдова не вправе носить цветные наряды или украшения, она должна обривать голову и одеваться только в белое. Она не вправе снова выйти замуж и обречена до конца своих дней задарма ишачить на семью мужа, всеми презираемая в силу своего пола и всеми ненавидимая как человек, приносящий несчастье. Не приходится удивляться, что раньше, пока Компания не отменила такой закон, многие вдовы предпочитали стать сати и сгореть заживо на погребальном костре вместе с телом мужа, чем много лет влачить жалкое существование в рабстве и унижении. Но в чужом городе Сита сможет выдать себя за кого пожелает – и кто там узнает, что она вдова, или взволнуется по данному поводу? Она скажет, что муж подался на юг в поисках заработка или бросил ее и скрылся в неизвестном направлении. Какое это имеет значение? Она сможет ходить с высоко поднятой головой, как мать маленького сына, и носить яркую одежду и свои немногочисленные скромные украшения. А когда она найдет работу, то будет работать на мальчика и на себя, а не трудиться бесплатно на семью Дая Рама.

Несколько раз за месяцы, прошедшие со времени побега из Дели, Сите казалось, что она нашла нужное место – тихую гавань, где они закончат свои странствия и найдут работу и безопасность. Но каждый раз что-нибудь гнало женщину дальше: прибытие вооруженной шайки сипаев из какого-нибудь мятежного полка, рыщущей по стране в поисках беглых англичан; вид семейства изнуренных от голода фаранги, нашедших приют у доброго селянина, которых гогочущая толпа выволакивает из укрытия и предает смерти; прохожий путник, щеголяющий в форме убитого офицера, или группа соваров, галопом проносящихся по хлебным полям…

– Мы когда-нибудь где-нибудь остановимся? – с тоской спрашивал Аш.

Июнь сменился июлем, а июль – августом. Пахотные угодья остались позади, а впереди были только джунгли. Но Сита и Аш хорошо знали джунгли. В тишине знойных влажных чащ они чувствовали себя в большей безопасности, чем в деревнях, и здесь они находили съедобные коренья и ягоды, воду и топливо, тень от палящего солнца и укрытие от дождя.

Однажды, следуя по звериной тропе через заросли высокой травы, они нос к носу столкнулись с тигром. Но огромный зверь был сыт и расположен благодушно. Обменявшись с незваными гостями долгим удивленным взглядом, он свернул в сторону и скрылся в траве. Сита стояла неподвижно пять долгих минут, покуда сварливое кудахтанье кустарниковой курицы ярдах в тридцати справа от них не указало, в каком направлении ушел хищник, а потом повернула назад и обошла то место стороной. Удивительно, что они не заблудились в простиравшихся на много миль диких чащах деревьев, пеннисота и бамбука, среди скал и непролазных зарослей ползучих растений. Но здесь Сите помогло безошибочное чувство ориентировки, и, поскольку они двигались не к какой-то определенной цели, а просто на север, не имело особого значения, каким именно путем идти.

К концу августа они с трудом выбрались из джунглей и вновь оказались на открытой местности, а в сентябре дожди пошли на убыль. Снова нещадно пекло солнце, и каждый вечер тучи москитов поднимались от широко разлившихся джхилов, прудов и канав. Но впереди, на краю равнины, за предгорьями, вздымались над знойным маревом высокие голубые хребты Гималаев, и ночной воздух стал чуть свежее. В разбросанных далеко друг от друга селениях никто не слышал о восстании и кровопролитиях, ибо проходимых троп здесь осталось мало, а дорог так и вовсе никогда не было, и местность эта была малонаселенной. Деревушки состояли из нескольких хижин и нескольких акров возделанных полей, окруженных каменистыми пастбищными землями, которые простирались на много миль окрест и на юге граничили с джунглями, а на севере – с предгорьями.

В ясные дни впереди виднелись снежные пики, служившие Сите постоянным напоминанием о том, что время странствий истекает, что приближается зима и надо найти какое-нибудь жилье до наступления холодов. В такой местности, как эта, у нее было мало шансов найти работу и обеспечить Ашу хорошее будущее, и потому, несмотря на крайнюю усталость, до крови стертые ноги и бесконечную утомленность путешествием, она не поддалась искушению задержаться здесь. Они проделали длинный путь с того апрельского утра, когда покинули безмолвный лагерь Хилари и двинулись к Дели, и оба остро нуждались в отдыхе. И вот в октябре, когда листья уже начали золотиться, они пришли в Гулкот, и Сита поняла, что наконец-то нашла место, которое искала. Место, где они могут спрятаться и ничего не опасаться.

Независимое княжество Гулкот было слишком маленьким, слишком труднодоступным и вдобавок слишком бедным, чтобы представлять интерес для генерал-губернатора и чиновников Ост-Индской компании. И поскольку регулярная армия здесь насчитывала менее сотни солдат – в основном седых стариков, вооруженных тулварами да ржавыми джезайлами, – а правитель пользовался популярностью у народа и не выказывал никакой враждебности, Компания оставила его в покое.