Кайли сидела и ждала, когда проснется мисс Минни. Вошла сиделка, полная женщина в синей униформе, и сказала:

– Она спит весь день. У нее депрессия, поэтому она спит все больше и больше.

Обе, Кайли и сиделка, посмотрели на мисс Минни, затем Кайли встала:

– Ладно, я пойду. Но вы не могли бы передать ей, что я была здесь? Пожалуйста.

Сиделка глянула на часы:

– Я заканчиваю смену через час. Если она проснется до того, обязательно передам.

– Тогда я оставлю ей записку, – сказала Кайли, и толстуха вышла, а когда вернулась с листком бумаги и карандашом, Кайли написала заглавными буквами: ПРИВЕТ, МИСС МИННИ! ЭТО Я, КАЙЛИ. Я ПРИХОДИЛА К ВАМ, НО ВЫ СПАЛИ. Я ЕЩЕ ПРИДУ!

* * *

Однажды, когда отец был уже очень болен и слаб, он жестом подозвал к себе Кайли. Подойдя к кровати, она приложила ухо к его губам, и он прошептал:

– Ты всегда была моей любимицей. – И, помолчав, добавил: – У твоей мамы любимица – Бренда. – В уголках его рта скопилось что-то белое и вязкое.

– Я люблю тебя, папочка. – Бумажным платочком она осторожно вытерла ему губы, и он смотрел на нее с такой нежностью.

Она часто вспоминала о том, что сказал отец, – она была его любимицей. И думала о матери, работавшей на полставки в небольшой стоматологической клинике и вечно погруженной в свои мысли. По вечерам она с Кайли почти не разговаривала, и Кайли это нередко расстраивало, иногда до боли в груди, и она думала: «Вот почему говорят “ранить чьи-то чувства” – потому что это больно и рана долго не заживает».

* * *

На следующей неделе Кайли работала у Рингроузов, и, как всегда, мрачность обстановки в доме давила и немного пугала. День выдался необычайно солнечным, яркий свет лился в окна гостиной, и Кайли, закончив мыть дрова в камине, присела на диван с жесткой тугой обивкой.

Внезапно чувственный порыв охватил ее, словно в ответ и вопреки суровой строгости этого дома. Напряжение внутри нарастало, и Кайли медленно расстегнула верхнюю пуговицу на блузке, сунула руку в лифчик, пощупала свою грудь, и ее обдало жаром. Она закрыла глаза, расстегнула вторую пуговицу и вынула грудь из чашки лифчика. В мертвой тишине этого дома грудь казалась живой и уязвимой, Кайли провела пальцами по губам, потом по груди, потом опять и опять, испытывая необычайные ощущения. Она сидела с закрытыми глазами, лаская свою грудь и чувствуя, что воздух тоже ласкает ее, – и странным образом то, что она совершает такое в этом чуждом ей и безмолвном доме Рингроузов, возбуждало ее еще сильнее.

Шорох заставил Кайли открыть глаза – на пороге гостиной стоял мистер Рингроуз. Кайли выпрямилась и попыталась застегнуть блузку, щеки у нее горели. Мистер Рингроуз, высокий мужчина в очках, пристально смотрел на нее, и лицо его было неподвижным. Не говоря ни слова, он едва заметно кивнул, и в смущении и растерянности Кайли сумела понять, что он хочет, чтобы она не останавливалась. Глядя на него, она сказала – или только попыталась сказать «нет», – и тогда он произнес низким голосом: «Продолжай». Она затрясла головой, но он по-прежнему не спускал с нее глаз, и лицо его стало добрым. «Продолжай», – тихо повторил он. Она смотрела на него, ей было бесконечно страшно. И казалось, он понимает, в каком она состоянии, потому что доброта все явственнее проступала на его лице; он кивнул:

– Прошу тебя, продолжай.

Они наблюдали друг за другом, и его глаза – он носил большие очки без оправы – выглядели ласковыми и какими-то беззащитными. Кайли зажмурилась и снова потрогала свою грудь. Когда она открыла глаза, его уже не было.

Кайли торопливо застегнула блузку и вскочила с дивана. Она вытерла всю пыль, но щеки по-прежнему горели; моя полы на четвереньках, она чувствовала, что ей не хватает воздуха. В голове у нее звучала одна и та же фраза: «О господи, о господи».

Уходя, она не сразу заметила конверт на коврике у входной двери и едва не наступила на него, а наклонившись, увидела на конверте свою фамилию. Взяла конверт и на улице, завернув за угол, вскрыла его. Внутри лежали три купюры по двадцать долларов.

Кайли опять терзал страх, но теперь уже иного рода. Сунув конверт с деньгами в задний карман, она поехала прочь из города. «О господи, о господи», – повторяла она.

Когда она вернулась домой, мать спросила:

– Где ты была?

Кайли ответила, что после уборки у Рингроузов каталась на велике, погода ведь отличная. А потом села за пианино и начала играть – о, как она играла! Сонаты Моцарта одну за другой, с наслаждением погружая пальцы в зернистую почву его музыки; она играла и играла.

За ужином мать сказала:

– Ты почти не притрагиваешься к пианино после смерти отца. Оно тут стоит и только место занимает.

– Я буду играть, – возразила Кайли. – Пожалуйста, никому его не отдавай.

* * *

На следующей неделе лил дождь. К Рингроузам Кайли ехала в плаще, натянув капюшон на голову и отчаянно крутя педали, и все равно вымокла, пока добралась до их дома, – и опять ни малейшего намека на присутствие кого-нибудь из супругов. Она вытерлась, как сумела, кухонным полотенцем и принялась за работу: развела в ведре средство для чистки дров, и когда, встав на колени, провела тряпкой по дровам в камине… ей что-то послышалось… Она подняла голову. Мистер Рингроуз стоял ровно на том же месте, что и в прошлый раз, на плечах его голубой рубашки темнели редкие капли дождя, но глаза за мокрыми стеклами очков были хорошо видны. Он просто стоял и смотрел на нее, а она молчала. Вскоре он слегка кивнул, и она села на пятки, положила руку на свою грудь, и он снова едва кивнул. Тогда Кайли медленно встала, вытирая руки о джинсы, сделала шаг-другой, опустилась на жесткий диван и расстегнула блузку, на сей раз не спуская глаз с мистера Рингроуза. Кайли казалось, что все это происходит не с ней, когда она медленно снимала блузку, затем лифчик, и воздух словно сгустился у ее голых грудей, а дождь упорно барабанил в окна.

– Спасибо, – хрипло произнес мистер Рингроуз.

На коврике у входной двери опять обнаружился конверт с наличными.

* * *

Когда Кайли была маленькой, она спросила мать, красивая она девочка или нет, и мать ответила:

– Ну, на конкурсе красоты тебе не победить, но и в парад уродов тебя тоже не возьмут.

Однако незадолго до смерти отца Кайли пригласили поучаствовать в конкурсе красоты. Учительница физкультуры отозвала ее в сторонку и спросила, не хочет ли она поехать в Ширли-Фоллз, чтобы посоревноваться за титул «Мисс Кураж», от чего отец Кайли пришел в ярость:

– Ни об одной моей дочери не будут судить по ее внешности!

Он очень рассердился, и Кайли сказала учительнице, что «нет, она не сможет поехать», и в общем-то ей было все равно, участвовать в конкурсе или нет.

Но в последнее время она подолгу разглядывала себя в зеркале в своей комнате, вертя головой то вправо, то влево. Она думала – иногда, – что, возможно, она красивая. Ни майки, ни лифчика перед зеркалом она не снимала, чтобы увидеть то, что видел мистер Рингроуз. Такого она просто не могла сделать, но она думала об этом мужчине почти постоянно.