Отсюда следовал однозначный вывод о том, что кладоискательская история, присланная в 1839 году из Парижа, могла происходить только на отрезке пути от Орши до Борисова, и нигде больше. И естественно, что поисковый полигон, расположенный вблизи белорусской деревеньки Александрия, неизбежно выдвигался на первый план. Оставалось только понять, почему Яковлев там так ничего и не нашел и, выяснив причину, повторить попытку.

Литеры «B.D.» вновь открывали описание проселочной дороги, что отходила от основной трассы в северо-западном (на самом деле – просто западном) направлении, и по ней некие лихие (а может быть, и обремененные тяжким грузом) всадники могли двигаться в направлении некоего крупного населенного пункта. И, что мне показалось весьма важным, эта дорога могла быть удобной только для тех, кто ехал со стороны Могилева, а не со стороны Орши. Свернув на дорогу «В.В.»,эти «облегчившиеся» от груза всадники могли напрямую (не делая крюка через покинутую французами Оршу) выйти к местечку Коханово. А оно, как удалось выяснить несколько позже, на некоторое время стало пристанищем Бонапарта.

Следующие литеры, «Е.Е.», на плане были привязаны к ручейку, витиевато пересекавшему и рощу, и дорогу. Описывающий данный ручеек абзац был намного длиннее прочих, что наводило меня на мысль, что именно в нем рассказывается о том, где и как захоронили некие ценности. Предчувствие меня не обмануло. Вот что было дословно написало на одиннадцати строках сопроводительного текста.

«Е.Е. – маленькая речушка, пересекающая дорогу B.C., в трех местах образующая два неодинаковых изгиба, наименьший имеет размеры от тридцати до сорока туазов. На меньшем изгибе стоит отметка X, которая указывает на место захоронения (склад). Несколько деревянных частей от мельницы (брусьев или досок) использовались при разгрузке фургонов. Канава, которая предназначалась для бочонков, рылась недалеко, на расстоянии в несколько туазов, и параллельно большой дороге, так, как она шла в 1812 г. Глубина залегания была около Й-4 футов, но она могла измениться со временем из-за тяжести объектов, и надо зондировать на большую глубину».

(Как вскоре удалось выяснить, слово «туаз» происходило от старофранцузского toise ‹ toiser, что буквально переводилось как «измерять на глаз». Единица длины во Франции была равна 1,949 м.)

Скорее всего, составителем описания имелась в виду некая канава, либо вырытая кем-то ранее, либо просто промытая водой и отстоящая от почтового тракта не далее чем на 10-15 метров. По здравому рассуждению, нетрудно было догадаться, что вышеупомянутые бочонки, а возможно, еще какие-то ящики, охранники закопали на глубину чуть больше метра, использовав для этого удачно найденную канавку: то ли в качестве местного ориентира, то ли как некое естественное углубление в земле. Причем создавалось впечатление, что все это действо происходило именно в центре рощи, вблизи лесной мельницы, а вовсе не возле другой, доставленной на том же ручье, но на берегу Днепра, до которого, судя по плану, было не менее 3-х километров.

Далее человеку, читающему сопроводительное описание, давалось что-то вроде доброго напутственного совета. Мол, не надо рассматривать данную карту как точный план с идеальными пропорциями, а просто следовало мысленно связывать все определяемые объекты воедино, в точной позиции относительно их нахождения на местности. Приняв этот добросердечный совет к сведению, я продолжил читать перевод.

Литера «F» обозначала озеро или пруд, скорее всего образованный мельничной плотиной. Но это была уже другая, т.е. вторая мельница, расположенная далеко от рощи и вблизи самого Днепра. При этом уточнялось, что от лесной мельницы до Днепра было примерно 2,5-3 версты, а до придорожного кабачка (от места захоронения бочонков) – не более версты.

О небольшой роще (литера «G») было сказано следующее: «Густой кустарник, растущий на песчаной почве холма».

Деревушка, отмеченная прописной литерой «А», была упомянута, как лежащая на дороге, отходящей под утлом от тракта «B.C.». Обе мельницы помечались малыми буквами «в» и «с». Причем для описания одной из них было применено словосочетание «raoulins avent», которое можно было перевести только как «ветряная мельница»!

Под литерой «d» подразумевалась приходская церквушка, так же как и вторая мельница, вынесенная ближе к большой реке. А буковка «f» была присвоена кабачку, расположенному на большой дороге. Собственно, на этом описание местности и присутствующих на ней объектов заканчивалось, давая поисковикам любого ранга широкий простор для воображения.

Что ж, сопроводительное описание.было составлено вполне логично, правдоподобно и достаточно подробно. Ведь представить себе, что тяжелогруженые фургоны тащатся от мощеной дороги по полному бездорожью к реке Днепр, было просто невозможно. При всем желании преодолеть почти четыре километра снега и грязи даже на свежих лошадях было немыслимо. Другое дело – закопать бочонки в роще прямо у почтового тракта. Никуда и ехать не надо, откатил бочки от дорожного полотна метров на пять – десять, и зарывай их себе на здоровье. Ориентиров для закладки клада «до востребования» в данной точке было полно. Тут тебе и недалекая мельница с плотиной (а не та ли это самая плотина, о которой впоследствии писал Кочубей?), и само извилистое русло речки, и корчма за вторым мостом, и относительно небольшое расстояние между мостами, а также некая очень кстати подвернувшаяся канава… То есть налицо имелся полный джентльменский набор памятных примет, естественных и рукотворных ориентиров, по которым каждый из тех, кто закапывал бочонки, мог их впоследствии легко отыскать. И изъять… Да, да, господа, к сожалению, не без этого. В любом поисковом мероприятии нужно учитывать и такой поворот событий. Ведь с момента захоронения данных ценностей к 1840 году минуло уж 28 лет! За такой продолжительный срок чего только не могло случиться.

Иначе совершенно непонятно, отчего столь опытные и бывавшие во всяких переделках офицеры, имеющие в своем подчинении и землекопов, и взрывные устройства, не смогли обнаружить столь хорошо описанную, неглубоко зарытую и к тому же отлично привязанную к местности захоронку? Но если все же допустить, что постигшая наших поисковиков неудача была обусловлена не происками конкурентов, а некой технической трудностью? Ведь тот же Яковлев пишет, что проколы земли стальными щупами они делали через аршин друг от друга.

Аршин, по сути дела, обычный шаг. Шагнул – кольнул, шагнул – кольнул. Длина шага человека среднего роста минимум 70 сантиметров, А диаметр бочонков был не более 25 сантиметров, а то и меньше! Такой полностью наполненный монетами бочонок один человек поднимал с трудом. Малая площадь донышка – вот вам и прекрасная возможность легко промахнуться по столь малоразмерной и к тому же совершенно невидимой мишени!

Вторая трудность для первых российских поисковиков могла заключаться в том, что, скорее всего, к тому времени была смыта и та плотина, возле которой (или, во всяком случае, в пределах видимости) был закопан данный клад. Иными словами, к приезду наших сановных поисковиков исчез один из важнейших местных ориентиров. Значит, шансы попасть штырем точно в стоящий торчком бочонок в общей сумме вероятностей я оцениваю не более чем 1 из 5. Так что мне представляется, что Яковлев с Кочубеем зря понадеялись на эффективность такого способа обнаружения относительно малоразмерных предметов.