– Он обдерет тебя как липку, – сказала она, не в силах скрыть своей неприязни к выглядевшему нелепо, по-идиотски, мужу, едва они сели в такси. – Сколько бы он ни запросил, дай ему в десять раз меньше.

Ей кто-то когда-то говорил, что торговаться с таксистами в Турции надо смело, отчаянно, дерзко.

– Мне все равно, – он нашел ее руку, сжал ее в своей огромной теплой лапе, поднес к губам и поцеловал.

– Ненавижу тебя! – вдруг сказала она и больно ущипнула его за бок. – Если бы я не знала, что Стамбул – один из самых огромных и запутанных городов на свете, прямо сейчас выпрыгнула бы из такси. Куда мы едем? Где остановимся? Что мы будем делать там?

Когда они вышли из такси и Николай расплатился (таксист оказался не рвачом, взял всего семь лир), прохожие, к которым он обратился, показывая листок бумаги с нацарапанным на нем адресом, помогли найти нужный дом.

Он стоял рядом с мечетью, за высоким белым каменным забором, увитым виноградом, двухэтажный, с красной металлической крышей. В таком доме и в таком районе не могли жить бедные люди.

– Коля, опомнись, что мы здесь делаем?

– Да как ты не понимаешь?! То, что этот адрес вообще существует, что это не плод больного воображения моего дела, уже большая удача. Ира, положись на меня. О чем мы с тобой договаривались в автобусе?

– Я сразу сказала тебе, что твоя затея с покупкой дома – бредовая. Неужели ты не видишь, как сильно мы отличаемся от местных жителей, от тех, кто действительно мог бы захотеть купить дом в этом районе? Да здесь одна ручка от двери стоит столько же, сколько дедовский дом в Шумене!

– Молчи и не вздумай мне все испортить, – вдруг зашипел он и сжал кулаки. – Ты права, я не должен был брать тебя с собой. Надо было взять какую-нибудь…

– Ну?! Говори уж все до конца.

– Ты заткнешься или нет?

Ирина почувствовала, как щеки ее запылали. Никогда еще она не видела Николая таким злым и грубым, никогда он не позволял себе разговаривать с ней подобным тоном. Значит, он может быть и таким? Что ж, хорошо, что она это узнала.

– Я не хочу жить с тобой, – сказала она. – Вот вернемся в Шумен, и я разведусь с тобой, понятно?

– Попробуй только! Я не дам тебе развод. Свободы захотелось? Поразвлечься? Ты как мужиков будешь искать, по объявлениям или так, выйдешь на улицу… с биноклем?

Она остановилась, развернулась и, размахнувшись, влепила ему пощечину.

– Все? – бледнея, прошептала она, глотая слезы. – Или еще что-нибудь скажешь? Мразь!

– Сама такая… – Он пощупал щеку, словно проверяя, действительно ли его только что ударили, не показалось ли ему, и процедил судорожно: – Да я… Я буду топтать ногами землю, где ты стояла!

– Заткнись! Ты хочешь, чтобы на нас обратили внимание? Или чтобы я вызвала полицию?

– Значит, так. – Видно было, что внешнее спокойствие, которое он тотчас напустил на себя, дается ему с трудом. Ноздри его раздувались, он тяжело дышал, лицо покрылось красными пятнами. – Жара… Надо же, октябрь, а здесь такая духота… и влажность. Я должен это сделать, Ира, должен! Ты помнишь, как надо действовать? Ты, главное, помни.

– А ты не хочешь попросить у меня прощения? – Она сощурилась и посмотрела на него с отвращением.

– Прости меня, пожалуйста. Прошу тебя, не оставляй меня сейчас. Мы должны это сделать!

Она видела, как он напрягся, нажимая пальцем на кнопку звонка. Что и кто ждет их за этой калиткой? Люди, не понимающие русского и болгарского языков? Как он объяснит им, что собирается покупать этот дом?

За воротами послышалось какое-то движение, затем они услышали, как кто-то идет к калитке. Наконец она распахнулась, и они увидели молодого мужчину в белых широких штанах и белой батистовой рубашке, в вырезе которой блестело сильное загорелое тело. Ирина медленно подняла голову и встретилась взглядом с синими глазами молодого турка. Пышные черные волосы украшали и без того красивую голову.

Коля проблеял что-то о покупке дома. Добавил, что он не знает турецкого.

– Я знаю немного русский, – вдруг услышали они и переглянулись. – Проходите, пожалуйста.

Он не сводил с нее глаз. Казалось, он даже не воспринял ту информацию, которую сообщил ему Николай.

– Мы только что с автобуса, – следуя разработанному плану и понимая, что он начинает срабатывать помимо ее желания, проговорила она, чувствуя, как начинает темнеть в глазах, – нам дали этот адрес, сказали, что ваш дом продается.

И в это самое время она услышала шум моря, и огромная теплая и душная волна накрыла ее с головой.

«Я умираю», – подумала она и потеряла сознание.

Вечером в доме Ирины Наташа собрала ее русских подруг, пришла и Таня, продавщица из магазина Ирины, позвали Иорданку. Женщины принесли пироги, водку, кто-то – даже красную икру. Женя приготовила с их помощью ужин, сварила картошку, замариновала селедку – как любила сестра. Сидели за столом, вспоминали Ирину, плакали, а потом крепко выпили и затянули «Красную рябину».

Женя отозвала Таню в кухню, усадила ее, стала расспрашивать о сестре. Таня, высокая худая девушка с ровно подстриженной челкой густых рыжих волос и большим, ярким ртом, вместо того чтобы говорить, разрыдалась. Сквозь слезы, некрасиво надувая губы, она пыталась объяснить, что Ирина вытащила ее из грязи, дала ей шанс начать новую жизнь, если бы не она, то Таня никогда бы не встретила ангела. Потом оказалось, что Ангел – это имя ее нового приятеля, за которого она собирается замуж.

– Ты была знакома с женихом моей сестры? – все же решилась спросить у нее Женя. – Кто он? Где живет? Как его зовут? Что ты о нем знаешь?

– Видела. Он красив, как бог! Молодой, у него такие глаза! Ирина хотела от него ребенка, просто бредила этим. Даже в Стамбул собралась переезжать, а дом – тебе оставить. Она очень тебя любила. А сколько вещей она тебе привезла… Ты видела? Нет? Они в таком большом красном пакете, она показывала мне – и джинсы, и кофту такую, зеленую, и сапожки на меху, с вышивкой. Ты поищи где-нибудь в доме, это тебе, я точно знаю. Хотя какая теперь разница, кому и что, раз теперь все – твое…

– Таня, скажи мне: люди говорят, что мою сестру убили.

В кухню вошла Наташа, достала сигарету, села рядом с Таней, закурила.

– Вот наши бабы дают – на поминках поют! Дорвались до всего русского, совсем стыд потеряли.

– Пусть поют, – сказала Женя. – Мне нравится. Слушаю и Ирину вспоминаю, словно она здесь, с нами, и тоже поет. Хотя она не любила подобных застолий.

– Ты сказала об убийстве, – Наташа посмотрела Жене в глаза. – Не знаю, что говорить по этому поводу, но что касается похорон… Я не хотела тебе рассказывать, но там происходили какие-то странные вещи.