И он начал негромко и медленно декламировать:

Голос Федора Андреевича дрогнул. Волков замолчал и прикрыл глаза ладонью. Потом убрал ладонь и продолжил:

— Отец служил в провинциальном театре. В тридцать три года получил долгожданную роль Гамлета. Возвращался домой после премьеры, переполненный эмоциями… Не выдержало слабое сердце. Отец присел на парковую скамью. Ночь, пустая аллея. Помочь или вызвать врача было некому…

— Так и вам надо готовить Шекспира, — напомнила Герберова. — Только по-новаторски, Гилберт Янович, как вы умеете. Конечно, Гамлет из уважаемого Федора Андреевича уже не получится, но роль-то вы для него подыщите…

— У меня уже есть задумки, — встрепенулся Гибель Эскадры. — Второстепенную роль в постановке одной шекспировской пьесы, не скажу какой, я сделаю центральной. Вернее, ее сделает таковой блистательный артист Федор Волков.

— Вот и славненько, — с некоторым неудовольствием произнесла Элеонора Робертовна, словно подводя итог официальной части заседания.

Кто-то включил музыку, две пары вышли танцевать: чета Иртеньевых и Козленков с Таней Хорошавиной. Киреев направился к Вере, но его опередил Волков. Федор Андреевич поднялся и подал руку:

— Вы позволите?

Вера приняла приглашение, а Киреев направился к своему месту. Но его стул уже занял Гилберт Янович.

— Как вам наша компания? — спросил Волков во время танца.

— Душой с вами отдыхаю, — улыбнулась Вера.

— Мы иногда не такие, какими порой кажемся. Но это все издержки профессии. Театр ведь одна семья: все друг другу братья и сестры, очень часто — муж и жена, и порой забываешь, кто кому муж, а кто кому жена…

— Ваша жена тоже актриса?

— Упаси Боже! Она театровед. Преподает историю театра и русскую драматургию. Вернее, уже не преподает. Но Элеонора Робертовна училась именно у моей жены. Герберова даже в дом к нам как-то пробивалась, чтобы сдать экзамены или зачеты. Не помню уж что. Такой напор был, что Анечка не смогла отказать, а потом переживала за то, каких специалистов выпускаем… Ни знаний, ни желания что-либо знать. А теперь вот Элеонорочка командует театральным департаментом в министерстве. А мы боимся монстров, которых сами же и взрастили.

— Она замужем?

— Не интересовался. А сами как считаете? Мне кажется, что вы очень наблюдательный человек.

— Глядя на нее, не могу определить точно. По моему убеждению, брак, а лучше сказать семья, — это страстное желание делиться всем с близким человеком, а такие, как она, делиться не любят. Хотя ради карьеры она может и замуж сходить, если предложат, конечно…

Они танцевали два танца подряд, не зная, что за ними наблюдают. Герберова беседовала со Скаудером как раз о Вере Бережной.

— Что это за дамочка в вашей компании? — спросила Элеонора Робертовна. — Уж больно вульгарна.

— Говорят, из Министерства иностранных дел.

— Тогда понятно, почему она нацепила на себя такую безвкусную безделушку, да и платье у нее не для подобных случаев.

— Она в министерстве какой-то аналитик, — вспомнил Гибель Эскадры. — Ее Софьин пригласил. Так вокруг нее и увивается.

— Да? — удивилась Герберова. — Тогда почему я ее не видела никогда? Вы меня познакомите с нею?

— Да я и сам едва-едва. Борис Борисович привел ее, они посидели вместе, потом он ушел, следом она…

— Я даже догадываюсь, куда сходила, — усмехнулась Элеонора Робертовна. — Сразу видно, что хваткая бабенка. Сколько ей? Тридцать? Ну что же — Борис Борисович не женат. Она жизнью тертая, сразу видно… Все равно вы должны меня с ней познакомить.

Когда Вера Бережная вернулась за стол, Гибель Эскадры подвел к ней Герберову.

— Дамы, позвольте вас представить друг другу, хотя мне кажется, что вы знакомы.

— Вы же из МИДа? Меня едва не распределили в культурный центр МИДа, — улыбнулась Элеонора Робертовна. — Но в самый последний момент по направлению отправили в Минкульт. И там тружусь уже больше пятнадцати лет. Но мы с вами наверняка встречались на совместных мероприятиях. Вы в каком отделе трудитесь?

— Да я все больше по безопасности, — ответила Вера.

— Как интересно! — расплылся в улыбке Гилберт Янович, но Герберова не обращала на него никакого внимания.

— Хороший кулон у вас, — сказала она Вере. — Наверное, за границей приобрели? Это что за камень? Сапфир не может быть таким большим, если он натуральный.

— Бывают и больше, — ответила Вера. — Но это танзанит.

— Да? Я даже не слышала о таком драгоценном камне.

— Очень редкий минерал. Говорят, что запасов его осталось на пять лет. Он и сейчас недешевый, ну а потом цена подскочит значительно. Так что для меня это просто вложение капитала.

— Не боитесь вот так носить его? — шепнула Герберова и махнула рукой Скаудеру, давая понять, что тот сделал свое дело и может уходить. — Так открыто его носите! А ведь если кто-то вдруг положит на него глаз…

— Но ведь здесь все свои, — безмятежно ответила Вера.

— Вы наивный человек! — усмехнулась сочувственно Элеонора Робертовна. — Уж я-то знаю их всех. Насквозь вижу! Звезды, таланты, гении, популярные… А вы бы видели, как они пресмыкаются в моем кабинете, когда что-то выпрашивают.

— А есть что выпрашивать?

— Ну, это как сказать. Вам-то наверняка уже сообщили, что гранты распределяю только я. Конечно, существует специальная комиссия, но без моей визы ничто не сдвинется и ни одна государственная копейка не полетит. Давайте где-нибудь в сторонке поговорим? А то вон Ручьев возвращается. А он сегодня явно не в своей тарелке, того и гляди кусаться начнет. Отец его был известным детским писателем. Вот он считает, что в русском языке лучше всех разбирается… В смысле, в филологии.

Борис Адамович, заметив, что во главе стола сидит теперь Герберова, свернул в сторону, но Элеонора все равно поднялась.

— Здесь вряд ли сможем поговорить, — сказала она Вере. — Вы на каком этаже остановились? В смысле, на какой палубе?

— Мы с вами соседки.

— Прекрасно! С утречка заходите, хотя я все равно уже не засну сегодня. И если у вас останутся силы, можно прямо сегодня. Меня эта компания уже достала, если честно. Визит вежливости нанесла и пора. У меня в номере, в смысле в каюте, есть бутылочка «Шато Петрюс» девяносто первого года. Я хотела ее домой прихватить на какой-нибудь торжественный случай, но готова разделить ее с вами.

— Выпью, конечно, — улыбнулась Вера. — Но вынуждена вас разочаровать: у вас в каюте подделка. «Петрюс» — единственное из бордоских вин, в названии которого нет слова «шато», и потом в тысяча девяносто первом году хозяйство отказалось от производства вин из-за плохого урожая.