Поездки на юг всегда вызывают у меня отвращение. Такое ощущение, что меня должна искать полиция, потому что в юности я воровал. Я знаю, что никто меня не ищет, но где-то в душе уверен, что свободу не заслужил.

Каждый раз, когда движение замедляется, нас осаждают мальчишки и девчонки, пытающиеся что-нибудь нам продать, в основном еду, газировку, «чистую» воду, журналы, благовония, календари и религиозные наклейки. В Роузуотере такое тоже бывает, но не в таких количествах. Аминат получает от этого удовольствие – для нее это повод пообщаться. На ней темные очки, черная блуза без рукавов и серьги с огромными серебряными кольцами, она, наверное, кажется им кинозвездой. Она покупает все и при любой возможности общается с детьми, заигрывая и поддразнивая. Они, в свою очередь, обожают ее и оставляют на машине размазанные отпечатки пальцев, на что она, кажется, не обращает внимания.

Мне нравятся машины. Когда окна закрыты, а кондиционер включен, я отрезан от общей ксеносферы и наслаждаюсь относительным покоем без помощи противогрибковой мази. Аминат не знает, но я воспользовался ее клотримазолом, перед тем как мы вышли из дома.

Снаружи ссора – одна машина поцарапала другую. Мы отрезаны от мира, но я вижу напряженные мышцы шей, раскрытые рты и неслышные вопли. Собирается небольшая толпа, кому-то не терпится разжечь насилие, другие успокаивают. Должны тут быть и карманники, но я их не замечаю. Проезжающие машины сигналят. Лагосцы любят добрую драку.

Движение снова ускоряется, и мы едем дальше. Вырываемся из Оджоты, несемся по Икороду-роуд и оставляем ее позади, направляясь к Оворонсоки, ближе к лагуне. Это место мне незнакомо, но Аминат уверенно проезжает его. Хороший шанс изучить ее профиль. У нее высокие скулы и чуть неправильный прикус. Ее шея… я кусал эту шею. Когда мы подъезжаем к петляющей объездной дороге, нас подрезает зеленый армейский джип и резко останавливается, вынуждая Аминат затормозить.

– Ekpe n’ja e! – кричит она в сторону джипа.

Из него вылезают двое парней и подходят к обоим нашим окнам. Они двигаются синхронно, одеты в костюмы и темные очки. Я замечаю, как оттопыриваются их пиджаки над спрятанным оружием.

– Сиди спокойно и молчи, – говорю я. – Можешь это сделать? Пожалуйста.

– Ты их знаешь?

– Можно и так сказать, – отвечаю я.

Парень с моей стороны стучится в стекло. Я опускаю его.

– Кааро, – говорит он. – У меня для вас сообщение. Выйдите наружу, пожалуйста.

– Нет, – говорит Аминат. Ее зрачки расширяются, дыхание учащается.

– Все в порядке, – говорю я. – Просто сделай, как я сказал. Тебя не тронут.

Я считываю парня – ни угрозы, ни напряжения. Он не опасен для меня, поэтому я открываю дверь. Он снимает очки и отдает их мне. Мы мешаем движению и создаем пробку, но обычно агрессивные лагосцы сейчас даже не кричат. Я надеваю очки и вижу на экране Феми.

– Что ты делаешь в Лагосе, Кааро?

Подготовка включается автоматически, и я прикрываю рот, чтобы никто не мог считать по губам.

– Привет, Феми.

– Отвечай на вопрос, голова ямсовая. Почему ты покинул Роузуотер?

– По личному делу.

– Только я выбираю твои личные дела, Кааро.

– Я не знал, что нахожусь под домашним арестом или в ссылке. Мне нельзя перемещаться?

– Ты полевой агент. Всегда им был. У нас допрос, ты помнишь? Ты не можешь его бросить на полпути. И что ты делаешь с этой Аригбеде?

– Прости, что?

– Она девочка с прошлым. Ее семья…

– Стоп. Мне плевать. И еще, я беру отгул. У меня ни разу не было отпуска. Мне нужен перерыв.

– Я не разрешала…

– Я не спрашивал твоего позволения, Феми.

Я снимаю очки и осторожно складываю дужки. Делаю вид, что собираюсь отдать их парню, который протягивает руку. Тогда я роняю их и наступаю.

– Упс.

Он в ярости, но мне насрать.

– Убери свой джип, пока я не заставил тебя проглотить язык и выцарапать себе глаза, – говорю я. Я понятия не имею, смогу ли это сделать, но буду стараться, пока не получится или пока меня не хватит удар. Второй парень стоит со стороны водителя. Я открываю пассажирскую дверь и говорю:

– Убирайся нахер от моей девушки.

Сажусь на место, понимая, что Аминат смотрит на меня.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает она. – Так я твоя девушка?

Я пожимаю плечами:

– Мне хочется тебя защищать.

– Ты военный? Из Национальной безопасности?

– Не совсем. Но иногда я работаю на правительство.

У меня никогда не было девушки. Настоящей, по крайней мере. Даже не знаю, почему я так назвал Аминат. На самом деле мне неоткуда знать, что это значит. В юности секс по большей части ничего для меня не значил, а мой преступный образ жизни исключал близость. Однако эта связь с Аминат вскрыла некий источник собственничества и агрессии, которых я за собой не замечал.

Джип слишком громко ревет и прокручивает шины, а потом уносится прочь. Из окна высовывается рука с поднятым средним пальцем.

Детишки.

Семья Аминат живет в одном из тех трехэтажных зданий, построенных в относительно небогатом районе, которые частично облагородили в 1980-х. Тогдашнее правительство давало ему разные названия: «Гбадала» и «Вторая Фаза», но он остался жилым районом для рабочего класса и бедных лагосцев с нелепыми вкраплениями громоздких, архитектурно подозрительных особняков Кокаиновых Миллионеров.

Западные социологи и криминологи скажут вам, что преступность, в частности сопровождаемая насилием, сконцентрирована на этой границе между бедными и богатыми. Нигерийцы в этом плане отличаются. Мы прославляем и чтим богачей, особенно из криминальных кругов. Криминальные авторитеты, грабители и воришки (кхе) живут за счет беззащитных. У богачей есть колючая проволока, нелегальные чужие и контрабандные боты-бронебашни, которые разотрут в пыль любого обычного бандита с АК-47 наперевес.

Не знаю, чем раньше занимались родители Аминат, но от дома веет профуканными деньгами. Он окружен огромным двором с декоративными пальмами вперемежку с миндальными деревьями, с ними возится садовник. Два крыла дома расположены под прямым углом друг к другу, а вход обозначен портиком. Колонны венчают мудреные капители с завитками и ангельскими головами.

Присматриваюсь: садовник старый, тощий, одет не в форму. Краска на доме выцвела и облезает. Стена на стыке с землей покрыта пятнами зеленого лишайника, и повсюду, точно лобковые волосы, курчавятся сорняки.

– Это папин «белый слон»[16], – говорит Аминат. – На этом месте стоял дом, в котором я выросла. Он сгорел, когда я была подростком. Папа расчистил землю и построил этот.