Как всегда подруги так обрадовались встрече, что заказали чересчур много. Они слишком давно не виделись и приняли голод общения за голод физический. За салатами говорила Аня, рассказывая все по порядку, начиная с Японии, потому что Ольга Владимировна на свадьбе, естественно, присутствовала. Когда же она дошла до убийства Синявиной, и у Оли вырвался возглас изумления, как раз официантка принесла им огромные тарелки с какой-то мясной архитектурой. Она по-своему поняла реакцию клиентки и горделиво сказала:

— Наш повар только что вернулся с международного конкурса кулинаров, где занял почетное второе место. По рыбным блюдам его обошел один японец. Наш еще не отошел от соревнований и пока еще вкладывает в каждое блюдо всю свою душу…

Какое-то время они молчали над мясом, словно отдавая дань уважения павшей корове и мясной душе повара. Потом заговорила Оля.

— А ты все помнишь на своей свадьбе? Например, после твоего испанского танца под песенку Мадонны вдруг разом открылись все окна в зале. Вряд ли ты обратила внимание. Администратор ресторана сказал, что они недавно установили новые стеклопакеты, что гарантия у них еще не кончилась и надо будет связаться со строительной фирмой для рекламации.

— Это ты к чему? — удивилась Аня.

— Так просто. Ты же сама спросила: не заметила ли я каких-нибудь странностей во время свадьбы. Вот тебе, пожалуйста, странность.

— Самым странным будет, если все останется после смерти Люды таким, как было. Мы также будем с Мишкой валять дурака, любить друг друга всерьез и в шутку, словом, будем с ним счастливы. У Синявиной ведь даже никого не было… В смысле, мужчины не было.

— Язычники приносили в жертву своим кровожадным богам как раз непорочных дев, — сказала Оля, с ужасом глядя на гору из мяса, овощей и зелени.

— Это ты к чему? — опять спросила Аня.

— Да ни к чему…

Оля отложила столовые приборы и подняла рюмки. За окном на нее укоризненно поглядывал синий «фольксваген», но Олю это никогда не останавливало. Она считала, что знает свою водительскую меру.

— Давай помянем твою свидетельницу, — предложила Москаленко.

— Мою… свидетельницу… убрали, — сказала Аня, делая значительные паузы между словами. — Может, и свадьба моя недействительна? Были в старину такие народные страшилки. Нам на лекциях по фольклору рассказывали. Свадьба в деревне в самом разгаре. Песни, танцы, топот, свист… Вдруг раз! Все мужики в один миг превращаются в волков… Почему-то это всегда на свадьбах происходило.

— Вот именно. На свадьбах всегда что-нибудь происходит. На моей первой свадьбе какому-то армянину голову проломили. До сих пор не знаю — кто он такой и как у меня на свадьбе оказался.

— Но он же остался жив?

— В больницу увезли, муж говорил, что выжил. А что потом с ним было, я не знаю… Анечка! Ведь это невозможно! Ты пригласила людей собраться в одно время в одном месте, потом они разошлись по своим делам, по своим судьбам. Почему ты решила, что несешь ответственность за каждого из них? Пока он ехал к тебе на поезде, самолете, машине, ты отвечала за него? Потом он пил водку, несмотря на сердце, ел острое, невзирая на язву. Говорил кому-то гадости, приставал к чужой жене, нарывался на неприятности. Ты тоже в этом виновата? А потом? С какого момента кончилась твоя ответственность за всех этих людей? Кому ты должна была сдать их под расписку?..

Оля опрокинула рюмку одна, без Ани.

— Ты говоришь бессмыслицу, — подвела итог Ольга Владимировна. — Ты ищешь муки и страдания там, где их быть не должно.

— А мне один парень с нашего факультета говорил на полном серьезе, что девственница может летать. Даже злился, когда я не верила и смеялась. Я бы сейчас этого идиота спросила: «Почему же Люда Синявина не улетела, когда ей угрожала смертельная опасность?»

— Сколько живу на свете, столько удивляюсь, — вздохнула Оля. — Просто диву даюсь! Как живуча всякая глупость! Как заладила эта дура Катерина из «Грозы»: «Почему люди не летают, как птицы?», так пошло и поехало. Меня прямо преследует эта фраза в той или другой интерпретации. Теперь вот ты: «Почему Люда Синявина не улетела от убийцы на „крылышках“?»

— Оля, Оля, — Аня осталась сидеть, но полетели вверх ресницы ее удивленных глаз, — ты, кажется, сердишься на меня? За что? Я тебя отвлекла от важных дел на работе?

— Конечно, я сержусь, — честно ответила Оля. — Потому что знаю тебя. Потому что уверена, ты уже придумала что-то, решила про себя твердо и бесповоротно. С миленьким личиком и повадками женщины-кошечки ты попрешь куда-то напролом, как танк, как бульдозер, как боевой слон Ганнибала.

Аня впервые видела свою подругу такой раздраженной. Она всегда считала Ольгу Владимировну сильной женщиной. Но одним из показателей ее силы, по мнению Ани, были рассудительность и спокойствие.

— Отвечай мне, Анечка, как на исповеди, — Ольга Владимировна наклонилась к ней, упираясь острыми локтями в плоскость стола, — что ты задумала?

Удивительно, что до того, как на Аню еще не устремились в упор голубые Олины глаза, никакой особой задумки у нее не было, ничего она еще про себя не решила. Но в это мгновение сама Аня была уже в полной уверенности, что решение ею принято, и она ни за что на свете от него не отступит.

— Я хочу найти убийцу Людмилы Синявиной, — твердо сказала Аня. — Только этим я смогу искупить свою вину перед ней. Ты мне можешь говорить сколько угодно, что я не виновата в ее смерти. Но если бы я не позвонила ей тогда, не попросила срочно подменить Ритку, она, наверное, вообще бы на свадьбу не пришла… И была бы жива. Я не виновата и виновата одновременно. Этот парадокс никак не разрешить… Его можно разрешить только одним способом — сдвинуть эту ситуацию с мертвой точки. Пусть хоть что-нибудь произойдет, пусть хоть что-нибудь изменится… Мне надо действовать.

— Но ведь это дело ведет твой муж, — попробовала возразить Ольга Владимировна, — разве этого не достаточно? Насколько я могу судить по делу Лонгиных, Михаил — очень хороший профессионал, что в наше время — большая редкость. И вообще Михаил…

Она не стала договаривать. Обе женщины улыбнулись почти одинаково, словно вспоминая общую хорошую историю.

— Не надо ему мешать, Анечка.

— Оля, это дело очень странное, — Аня расширила глаза, как маленькая девочка, рассказывающая сказку «Тараканище», и почему-то заговорила шепотом: — Бабья интуиция подсказывает мне, что оно не похоже на все его предыдущие уголовные дела. Мне кажется, мой рыцарь слишком благороден, прямодушен, чтобы победить здесь в одиночку.

— У него есть Санчо, — улыбнулась Оля.

— У него есть я, — поправила ее подруга. — Это дело мое. Разве ты не чувствуешь?

— Как раз это я очень хорошо чувствую. Поэтому и предостерегаю тебя: не ввязывайся в это дело.

Ольга Владимировна взяла тонкую руку Ани в свою, и та почувствовала, какие у подруги удивительно сильные, цепкие пальцы.