— Добродушный здоровяк Лапша,— начал он рассказывать.— Обычный русский парень, из тех, на кого всегда можно положиться в трудную минуту, который не подведет и не предаст.

— Это Ромка,— воскликнул Колька.— Точно. Это Ромка. Мы теперь будем звать его Лапша.

— Хитрюга Бакс, который мог найти, как минимум, два выхода из самого безвыходного положения и обернуть в нашу пользу самую паршивую ситуацию,—продолжал Иван.

— А вот это Юрка,— уверенно заявил Ромка-Лапша.— Самый из нас всех оборотистый. Ты теперь, Юрка, Баксом будешь.

— Сол. Это сокращенно от Соловей. Был у нас такой парень. Всегда что-то напевал...

— Это Шурка,— тут же вставил Лешка.— Все, Шурка, ты теперь Солом будешь.

— Тиль,— чуть усмехаясь и слегка оттаяв, сказал Иван, увидев, как радуются ребята.— Немногословный, хозяйственный, обстоятельный, флегматичный и белобрысый...

— Колька, больше некому,— засмеялся Юрка-Бакс.

— Грач,— продолжал Иван.— Ну, тут все и так понятно: смуглый, черноволосый и черноглазый. Он-то нам эти татуировки и наколол.

— Так это же Славка! Вот он-то нам такие же наколки и сделает,— деловито предложил Колька-Тиль.

— Ага,— поддержал его Юрка-Бакс и ехидно добавил: — Оно дешевле и выйдет.

Но Лешка цыкнул на них, и они замолчали.

— Единственная девушка в нашем отряде, Ханум... —

дрогнувшим голосом сказал Иван.

— Но у нас девушек нет! — перебил его Ромка-Лапша,

— Да и не нужны они нам!

— Ты прав, Ромка,—грустно поддержал его Иван.— Не женское это занятие... Да и не найдем мы вторую такую, как она. Нет таких больше на свете...— и он невольно вздохнул.— Командира нашего звали Бан.

— Значит, мы теперь тебя будем Баном звать? — спросил Шурка-Сол.

— Нет, не надо,— покачал головой Иван.— Зовите меня по-прежнему папой. Мне это дороже всего,— он на секунду задумался, а потом сказал: — А восьмым был я.

— Как же тебя звали, папа? — Лешкины глаза блестели от нетерпеливого ожидания, ведь получилось так, что ему предстоит носить папино имя, и он был заранее согласен на любое — ведь это же имя папы.

— Меня звали Тень,— просто сказал он, глядя в Лешкины серые глазищи.— А теперь так будут звать тебя.

Лешка-Трнь даже покраснел от радостного смущения под взглядами остальных ребят. Но все было честно — ведь они сами себе все выбрали, а ему досталось то, что осталось. И он не виноват, что это оказалось папино имя.

— Вот и все,— спокойно закончил Иван.

— Как все?! — изумились ребята.

— Да, все,— спокойно сказал теперь уже бывший Тень.— Все, что можно рассказать. Потому что о том, чем мы занимались, я говорить не имею права — военная тайна,— чуть усмехнувшись, добавил он.— И к дяде Стасу с расспросами лезть не советую, он вам тоже ничего сказать не сможет, и по этой же причине.

Ребята переглянулись и разочарованно вздохнули — они-то надеялись совсем на другое. Но нет так нет, ничего не поделаешь — раз папа так сказал, значит, так надо.

«Боже мой, как люблю, как люблю я домой возвращаться...» — тихонько напевала я, спускаясь по трапу. Десять дней на Кипре пролетели незаметно, и теперь вечерний Баратов встретил меня запахами накалившегося за день асфальта, авиационного керосина и жарящихся где-то недалеко чебуреков. Едва я вышла из калитки в сквер, разделяющий летное поле и здание аэропорта, как ко мне подошел молодой человек, показавшийся мне смутно знакомым, взял, улыбаясь, у меня из рук сумку и приветливо сказал:

— С возвращением вас, Елена Васильевна. Пойдемте, принимайте свою «Ладушку». Мы ее вам подправили, отрегулировали... Ездите на здоровье.

На автомобильной стоянке действительно стояла моя «девятка», выглядевшая так, словно только что сошла с конвейера. Парень еще раз мне улыбнулся, отдал ключи и ушел.

«Так это же один из охранников Матвея,— вспомнила я.— Я же свою “девятку” у него в усадьбе перед отъездом оставила. Ну, в таком случае могли бы машину и к трапу подать» — мелькнула у меня нахальная мысль, которую я ни в коем случае не решилась бы озвучить, как, впрочем, и назвать вслух Матвеем самого богатого человека нашей области и ее фактического хозяина — графа Павла Андреевича Матвеева. Он — его. сиятельство, а я — просто бывший капитан милиции, а ныне частный детектив Елена Васильевна Лукова. Правда, в благодарность за работу он не только очень щедро мне заплатил, но и предложил считать его своим другом и обращаться по имени и на ты. Да вот только память у таких людей, как мне кажется, крепостью не отличается, ну да и бог и с ней, и с ним самим. Машину отладили, и ладно. Вряд ли мне с ним еще когда-нибудь столкнуться придется — уж на слишком разных уровнях мы вращаемся».

За этими размышлениями я не заметила, как подъехала к дому, и, оставив машину на стоянке, взяла сумку и пошла к своему подъезду. Первым делом я, естественно, посмотрела на окна квартиры живущей на первом этаже одинокой пенсионерки Варвары Тихоновны и рассмеялась — я так и знала, что мой кот Васька, оставленный ей на время отъезда, будет сидеть в форточке. Он, полный охотничьего азарта, весь напружинившись, внимательно следил за воробьями, устроившими шумную возню в ветках растущего рядом с крыльцом куста сирени.

— Вася! Васенька! — позвала я, но он только ухом повел в мою сторону, не в силах оторваться от вида столь близкой, но, увы,— форточка была затянута сеткой — недосягаемой добычи.

«Ах ты, бессовестный!» — подумала я и покачала ветки — воробьи тут же вспорхнули, и Васька дернулся им вслед, налетев на сетку. Он возмущенно посмотрел в мою сторону, узнал, но не простил, потому что отвернулся и сделал вид, что меня на свете вовсе не существует. Придется перевоспитывать, поняла я, вот сейчас сумку брошу, заберу его и тут же, с места в карьер, начну объяснять моей любимой зверюшке, кто в доме хозяин.

«Господи! Ну, откуда же столько пыли,— изумилась я, войдя в квартиру,— ведь самым тщательным образом перед отъездом все закрыла. Ладно, это все потом».

Я повесила, на место мой талисман — брелок-козочку: «Вот мы и дома, Снежинка»,— и отправилась забирать свою родную скотинку.

Увидев меня, Варвара Тихоновна засуетилась:

-Сейчас-сейчас. Я только Васеньку кашкой покормлю...

— Чем?! — не поняла я.

— А кашкой манной. Он ее очень хорошо кушает. Я ему ее жиденькую на молочке готовлю, сладенькую, с маслицем... — и она позвала: — Васенька! Сыночек! Иди к маме! Будем кашку кушать.

Раздалось оглушительное «Бум!» — я поняла, что это Васька соскочил из форточки на подоконник, потом второе «Бум!» — это, надо понимать, уже на пол, и в кухню влетел Василис. Разглядев его, как следует, я онемела — мало того, что он сейчас весил уже никак не меньше шести килограммов, так он был еще и до невозможности холеный: шерстка блестела и казалась шелковой, видимо, она его вычесывала.