бы исследователей и путешественников, финансирующей их изыскания, сводящей воедино получаемую от них информацию, высказал еще в 1785 году Жан-Николя Буаше де Невиль, придворный географ Людовика XVI. Король отнесся к идее благосклонно, но финансы на ее воплощение сразу не выделил.

С финансами у Людовика дела обстояли неважно, на престол он взошел, когда Франция имела громадные внешние и внутренние долги, суммарно достигавшие 400 млн. ливров. И все правление Людовика XVI прошло в условиях перманентного финансового кризиса. Например, в 1788 году дефицит госбюджета составил 126 млн. ливров, то есть государственные долги росли и росли. А тут какие-то географы денег хотят… Подождут.

Чем это кончилось, хорошо известно: грянула Великая французская революция, проблемы и потребности географии сразу потеряли актуальность. Затем последовала длинная череда революционных войн, плавно переросших в наполеоновские, и закончился период пертурбаций лишь четверть века спустя, битвой при Ватерлоо в 1815 году.

Лишь после того, как власть возвратившихся на престол Бурбонов утвердилась, к давней идее де Невиля вернулись, причем не на государственном уровне, а силами энтузиастов.

15 декабря 1821 года в здании Парижской мэрии состоялось учредительное собрание Парижского географического общества (Societe de geographie de Paris). Среди основателей были многие известные ученые с мировыми именами, однако от географии далекие: химик Бертолле, зоолог Кювье, физик Гей-Люссак и другие «свадебные генералы». Президентом общества стал знаменитый астроном Пьер-Симон Лаплас, географическими исследованиями никогда не занимавшийся.

Поначалу общество держалось на голом энтузиазме его участников, бюджет складывался из членских взносов и пожертвований благотворителей. Например, пожертвовал русский меценат граф Орлов (не родственник известных фаворитов Екатерины) обществу 10 тысяч франков — и ПГО тут же объявило, что эти деньги станут наградой первому европейцу, который побывает в таящемся где-то глубине Африканского континента городе Тимбукту, известном своими богатствами.

Все изменилось в 1830 году. Произошла очередная революция, в очередной (и в последний) раз свергнувшая Бурбонов. Новым королем Франции стал Луи-Филипп Орлеанский. Вернее, не так… Луи-Филипп официально титуловался не «королем Франции», как его предшественник, а «королем французов». Казалось бы, невелика разница, но политический смысл за ней скрывался: новый монарх стал выразителем интересов не дворян-землевладельцев, а французской буржуазии, и правление его происходило под лозунгом «Обогащайтесь!».

В области внешней политики у буржуазии имелись к «своему» королю три требования: колонии, колонии и еще раз колонии. Бурно растущая капиталистическая экономика отчаянно нуждалась в колониальном сырье и рынках сбыта.

Только вот колоний у Франции к тому моменту почти не осталось.

От колониальной империи, выстроенной Бурбонами, к 1830 году мало что уцелело. Часть заморских владений Франция потеряла в череде войн восемнадцатого века с Англией и ее союзниками, но окончательно все рухнуло в ходе войн наполеоновских: после Трафальгарского морского сражения британский флот безраздельно господствовал на океанах, и регулярная связь французских колоний с метрополией стала невозможной.

Луизиану в 1804 году пришлось продать Штатам, не дожидаясь, пока сами приберут к рукам (а это была громадная территория, куда больше одноименного американского штата, ее приобретение более чем вдвое увеличило площадь США). Большинство заморских французских земель захватила Англия, но и другие страны подсуетились: португальцы оккупировали Французскую Гвиану, граничившую с их бразильскими владениями, и даже Швеция под шумок отжала Гваделупу. А на Гаити восставшие и изгнавшие колонизаторов рабы строили свое государство. Не осталось ничего. Даже Мартинику не удалось Наполеону отстоять, а к ней он имел не только государственный, но и личный интерес: там находились огромные владения его родственников по жене.

Позже, когда Наполеон отправился в пожизненную ссылку на Святую Елену, а в Париже воцарились Бурбоны, кое-что им вернули решением Венского конгресса, но сущую мелочь в сравнении с канувшим: острова в Вест-Индии (не все) и Индийском океане, клочок земли в устье африканской реки Сенегал. Гвиану тоже вернули, но лишь потому, что о ее подземных богатствах (в частности, о залежах золота) никто тогда не знал, и Кайенна, столица колонии, использовалась в основном как место для ссылки каторжников.

В общем, Луи-Филиппу предстояло практически заново строить колониальную империю. Он надежды буржуазии оправдал: и начал, и продолжил, и углубил…

Уже в 1830 году стартовала и успешно развивалась колониальная экспансия в Алжир. Позже колония в Сенегале была использована как плацдарм для захвата близлежащих африканских земель: Габона и Берега Слоновой Кости (ныне Кот-д'Ивуар). Заодно французы в правление Луи-Филиппа прибрали к рукам ряд бесхозных островов в трех океанах, в том числе Амстердамские острова, где предстоит побывать «Дункану».

Но свободных островов и прибрежных территорий, неплохо изученных, оставалось все меньше. На повестку дня стала экспансия в глубинные районы Африки и Азии, во многом остававшиеся для европейцев Terra incognita.

Изучение неведомых земель стало делом государственным и стратегическим, а Парижское географическое общество угодило под плотную опеку властей. В том же 1830 году его президентом стал морской министр Антуан д’Аргу, и обеспечил щедрое государственное финансирование. Причем награды (золотые медали общества и прилагавшиеся к ним денежные премии) теперь назначались не просто за исследование неизвестных земель, но конкретно тех, на которые положила глаз Франция.

Изменился состав исследователей. Раньше изучением дальних стран занимались либо энтузиасты, сумевшие как-то раздобыть деньжат для своих путешествий, либо священники-миссионеры, либо торговцы-авантюристы, рискующие головой ради слоновой кости, золотого песка и т.д. Причем две последние категории больше заботились о своих непосредственных задачах, сообщаемые ими сведения были неполными, обрывочными.

После 1830 года среди французских географов появляется все больше армейских и флотских офицеров. Это были люди, специально обученные картографировать местность и собирать все те сведения, что интересовали генералов, планирующих колониальные походы, — разведчики, называя вещи своими именами. Или шпионы, можно назвать их и так.

Когда во Франции установился режим Второй империи, милитаризация французской географии лишь усилилась. ПГО все больше и больше становилось подразделением Генерального штаба, его разведывательного отдела.

Илл.6. Заседание Парижского географического общества. Может показаться, что французские географы сплошь люди мирные и гражданские, но это не так.

Если рассматривать рисунки и фотографии заседаний ПГО, людей в военной форме там не видно. Но это ничего не значит, такой уж дресс-код был в особняке