Когда проснулась, сквозь штору лез синий свет – такая заставка раннего утра. На Сониной кровати, обнявшись, спали парень и девушка, накрытые пледом. Они были в одежде, но не в верхней, как я. Я не знала их, но запомнила со вчера. Мне было холодно, я застегнула куртку и встала. Джинсы были застёгнуты на молнию, но не кнопку. Я втащила её в прорезь. Достала телефон, он почти сел, но показал 5:42. Вышла в коридор. С кухни несло сигаретный запах и голоса. Один был Сонин. Хотелось в туалет очень, и болела голова. Но я решила теперь терпеть. Влезла в ботинки, зашнуровала, взяла рюкзак и выбралась из квартиры.

2.

На вторую неделю моего нерабствования я узнала из ленты фейсбука, что эпидемия пришла в Москву и люди стали запираться в самоизоляции. Я выходила за это время из дома один раз в пятёрочку. Выходила в старом своём чёрном маловатом пальто. Маленькое чёрное пальто. Обычная моя куртка и джинсы, футболка, свитер, лифчик, трусы комковались в двух чёрных мусорных пакетах в ванной за стиралкой, я собиралась их когда-нибудь постирать. В другой раз мне привёз продукты курьер. В парк не хотелось. К людям не хотелось. Вовне не хотелось. Не хотелось мыться, одеваться, не-забывать ключи, не-забывать кошелёк, не-забывать телефон. Мне не понравился вирус, но понравилась изоляция. Теперь мой любимый образ жизни был общеоправданным. Можно не врать маме в вотсапных переписках, почему я работаю из дома. Работать было не над чем. Я разбрасывала сообщения знакомым, для которых переводила раньше. Они не отвечали или отвечали да-если-что-будет-напишу. В день, когда у меня закончился мой воображаемый отпуск, в который я отправилась, чтобы не отрабатывать две недели, мне позвонила Алина, кратко узнала, как у меня дела, и рассказала, что их всех отправляют на удалёнку и, летают слухи, что работы не станет никакой. Вероятно, она хотела меня ободрить, показать, что все в одной со мной ситуации. Я посочувствовала ей. Ещё через две недели изоляция в Москве сделалась обязательной. Теперь мой любимый образ жизни был общепринудительным. Я посочувствовала всем. Наступало первое число месяца. Совсем не хотелось идти вовне. Я влезла в старые штаны, худи, сверху натянула маленькое чёрное пальто. Надела респиратор, несколько осталось после ремонта. Я дошла до банкомата, сняла 37 тысяч. На карточке оставалось 20. Помнила, что в документовой папке спали 100 долларов и на другой карте пережидало тысяч 5. Это всё.

Хозяин моей-немоей квартиры явился в нежно-голубой медицинской маске. Она ещё сильнее обледняла его лицо. Чтобы не платить налоги, он всегда забирал аренду наличкой. Не испугался даже сейчас нарушить карантин. Я встретила однажды его фотографию на хипстерском ресурсе и удивилась. В материале рассказывалось о том, на каких гаджетах любят работать предприниматели в Москве. Хозяин моей-немоей квартиры значился бизнес-ангелом. Я не знала, что это за профессия, но решила не проверять, чтобы не терять эту удивительность. Встретила его в респираторе. Он забрал деньги и испарился. Я всё равно автоматически была благодарна ему, его квартира делала меня очень счастливой. Настолько, что я совсем не могла работать. Думала, что за месяц безрабствования переведу одну из книг любимых чёрных поэтов. Но я спала, готовила еду, ела, смотрела сериалы, мылась, чуть читала. Когда заканчивались серии одного хорошего сериала, сразу появлялся другой. Когда опустевал холодильник, я заказывала новую доставку. Брала всё только на скидках или самое дешёвое. Выбирала бесплатные слоты для доставки. Встречала курьера в маске. Избавлялась от упаковок продуктов, перекладывала их в пакеты, банки и бутылки мыла с мылом в раковине, замачивала овощи и фрукты в содовом растворе. Когда птицы всё доедали, заполняла прикреплённую к балкону кормушку, которую сама сделала из пластиковой бутылки. Когда дочитывалась книжка, я покупала или воровала новую. Русские новинки можно было легко своровать в интернете, англоязычные – нет. Но я всё равно покупала книжки на английском, они были лучше русскоязычных. Время шагало, хоть все люди остановились и застыли. Мне никогда не становилось скучно. Деньги заканчивались, но я старалась об этом не думать.

Я почти ни с кем не обменивалась сообщениями, кроме матери. Соня написала мне примерно через неделю после вечеринки. Спросила значение сленгового слова. Я ответила ей. Потом ещё через полторы недели она скинула мем про котов. Пару дней назад отправила мне сообщение, в котором пригласила меня вступить в группу помощи врачам во время эпидемии. Волонтёрам нужно было развозить еду и маски в больницы своего района, получая всё это от местных маленьких бизнесов. Они продавали всё по сильно-заниженным ценам. Деньги в фейсбуке собирала Соня. Она же сама координировала волонтёрскую работу. В группу я не вступила, на сообщение поставила светло-синий большой палец. Мама написала, что в моём бывшем и постоянном для моей семьи населённом пункте только рекомендуют самоизоляцию. Считалось, что до пункта эпидемия вряд ли доберётся. Она – иностранная бэкпекерша – не доедет, не заинтересуется – ей нечего смотреть и делать там. Я представила, как все они – мать, отец, брат, его жена, племянница Зоя – замурованы вместе в сорокашести-метрах без права на паузы друг от друга. Школьные занятия прекратили, перевели на онлайн. Работы останавливать не стали, их и так в пункте почти не находилось. Мать рассказала, как моему отцу приходится уступать Зое большой компьютер – ноутбук не тянул. Отец работал на заводе и, возвращаясь оттуда, играл.

Я уехала, но людей в двушке стало больше. Брат, как-принято-говорить-и-делать, привёл и поселил в нашу с ним комнату сначала Аню, потом из неё появилась Зоя. В пункте мы были приезжие, квартир от предыдущих поколений не осталось. Однушку неживой уже Аниной бабушки заняли старшая Анина сестра и её муж. Мой брат был мечтатель. Неленивый мечтатель и неленивый деятель. Мы разговаривали с ним по ночам, планировали уехать вместе в Москву. Там – не тут – учиться, работать, нерабствовать, взять ипотеку. Там – другая Москва, не тут – где я живу сегодня. Брат – единственный, с кем мне не жаль было бы делить ежедневно одно пространство. Он красивее меня, так часто бывает с мальчиками. Высокий и широкоплечий. Из-за этой привлекательности в брата влюбилась самая красивая девочка пункта, он влюбился в неё. Я уехала, он остался. Работы в пункте не находилось. Та, что была, продавалась и покупалась за деньги или добывалась через людей. С ними и деньгами моя семья плохо знакомилась. Аня – я помню – удивлялась, насколько её новые родственники расходятся с любыми заработками и связями, не знают в мизерном пункте и двадцати человек.

В первые годы брат продолжал мечтать: думал открыть кафе, фирму по установке дверей, цветочную сеть, традиционный шиномонтаж – всё недобиралось, разбивалось, потухало в начале из-за небывалости стартовых денег, связей, санэпидемсправок, спроса, интереса. Когда я приезжала, мы с братом ходили снова на реку, расчищали от битого стекла бетонную плиту, садились на свои куртки, пили пиво, и он рассказывал мне свои мечты. У меня своих не было, мне они, видимо, не за чем. Из мечты о собственном деле, заработке рождалась мечта купить отдельную большую квартиру в просторной новостройке, потом построить дом. Мать не могла разойтись с Аней на трёхметровой кухне, брат не терпел вида сначала просто-пьющего, потом просто-играющего-в-компьютер отца по вечерам и в выходные. Когда доходило до разговоров, отец всегда подчёркивал, что у него есть профессия и работа. Зоя оказалась очень шумной и деятельной, от неё уставали все, но все её сильно любили.