Получивший образование в Московском Краснознаменном военном институте (по специальности спецпропаганда) и восемь лет назад закончивший службу в Главном разведывательном управлении в чине капитана, Леня Щеглов умел придать голосу и звучную раскатистость командирского рыка, и обаяние дружеского участия. На голос приветливо рявкнувшего Щеглова повернулись десятки голов, из-за перегородок высовывались улыбающиеся лица.

«Здравствуйте, Леонид Валентинович!», «Здравия желаем, товарищ командир!» и даже «Как дела, Ленечка?» – радостно полетело со всех сторон.

Директор Департамента общественных связей «Росинтера» пользовался среди подчиненных славой человека с крайне переменчивым настроением.

Для тех, кому предназначалось высокое искусство его пиара – для журналистов, политиков, руководителей Корпорации – он всегда оставался обаятельным зубоскалом, умудряющимся любую архиважную мысль обернуть, как конфетку – фантиком, незатейливой солдатской шуткой – и выглядеть при этом не дураком, а, напротив, человеком умным и с тонкой душевной организацией.

Сотрудникам же Департамента не раз доставалось вкусить прелестей того грозового состояния души шефа, который назывался «опять у Щеглова критические дни». В такие дни над низкими перегородками летали шаровые молнии, искрили стены и пол дымился под ногами.

Периоды мрачного расположения духа директора Департамента PR имели причины личного характера. Тридцатисемилетний Леонид Щеглов, будучи дважды разведен, второй уж год подряд находился в состоянии поиска той, кому надлежало стать третьей по счету мадам Щегловой. Рассматриваемые варианты по разным причинам (от «ноги коротковаты» до «беспросветная дура») оказывались непригодными, и в перерывах между быстротечными интрижками, в моменты горести и разочарований, Щеглова и настигали те самые «критические дни», от которых тяжко приходилось всякому сотруднику Департамента.

Нынче же, судя по игривому «Привет, котятки!», в личной жизни Леонида Валентиновича наблюдался очередной взлет, и Леонид Валентинович были благостны и изволили радоваться жизни. Подчиненные немедленно обрадовались тоже, и было это не выражением их холуйской сущности, как мог бы подумать человек непосвященный, а радостью искренней, непритворной – ибо, несмотря ни на что, Леонида Валентиновича в Департаменте любили.

Сотрудницы ценили шефа за мужское обаяние, мобилизующее их фантазию и подвигающее на смену причесок и одежд. Сотрудники – за профессионализм и быстроту реакции, за бойцовский характер и благородное иезуитство бывшего гэрэушника. Словом, Леню Щеглова было за что прощать и было за что любить.

Щеглов прошел в кабинет, отгороженный здесь же, в углу – но не тоненькими перегородочками, а честными, плотными, звуконепроницаемыми стенами. Похвалил прическу секретарши Оли и попросил кой-кого пригласить. Через несколько минут шестеро человек собрались у круглого стола в его кабинете, о стены которого бился, не проникая внутрь, прибой человеческих голосов, телефонных звонков, пиликанья факсов, стрекот принтеров, копировальных аппаратов и машинок для уничтожения документов. За круглым столом сидели начальники шести ключевых отделов Департамента PR.

Ближе всех к дверям, аккуратно выложив на колени длиннопалые руки и блестя очками, сидел начальник Отдела информации и мониторинга Дима Кудрявцев, еще в советском прошлом успевший защитить кандидатскую по социологии. Димин отдел был началом и концом всей работы, проводимой Департаментом. Именно он исследовал колебания общественного мнения относительно Корпорации вообще и каждого ее подразделения в частности, изучал отзывы о Корпорации в прессе, замерял политическую температуру в тех отраслях бизнеса, где Корпорация имела свои интересы. Он же отслеживал результаты деятельности Департамента по материалам печати и электронных СМИ.

Закинув ногу на ногу и сложив на груди руки, сидел однокашник Щеглова, кончивший курс пятью годами позже и возглавлявший ныне Аналитический отдел Департамента, Миша Гончаров. Мишин отдел занимался тем, что полученную Кудрявцевым информацию сортировал, анализировал и на ее основе делал выводы и прогнозы: как отозвалась в сердцах общественности задуманная Росинтербанком реструктуризация, какими словами встретит пресса отставку Денисова и его выборы в губернаторы, какая сволочь заказала очередную статью, представляющую руководство «Росинтера» беспринципными стяжателями, а также, что подумают умные люди о приобретении Корпорацией контрольного пакета питерской «Энергии» и что следует сделать, чтобы их мысли об этом были позитивными.

Этим бесценным рекомендациям надлежало со священным трепетом следовать Отделу по связям со СМИ, начальник которого, Артем Еремин, сидел аккурат напротив Гончарова и всем своим видом выражал живой интерес к происходящему. К досаде Щеглова и великому огорчению Гончарова, «смишный» отдел бесценными рекомендациями, как правило, не пользовался. Как неоднократно объяснял Еремин, в его задачу входило, в первую очередь, оперативное реагирование на ситуацию и выпекание тех информационных пирожков, которые смогут заглотить и переварить господа журналисты. То же, что предлагал Гончаров, и что так нравилось Щеглову и руководству Корпорации, журналисты заглатывать отказывались, справедливо считая это впариванием, лечевом и лапшой на уши. Но Теме Еремину следовало отдать должное: имея за плечами десятилетний опыт журналиста-международника, он знал потребности бывших коллег не понаслышке, и все-таки ухитрялся «впиарить» им нечто, что представляло промежуточное звено между журналистским «хочу» и корпоративным «надо».

Отдел связей с органами власти и общественными организациями представлял Роман Иванович Бочарников. Единственный из сотрудников Департамента, он уважительно именовался по имени-отчеству, потому что единственному из сотрудников, Роману Ивановичу перевалило за пятьдесят. И даже за шестьдесят. И приближалось уже к шестидесяти пяти. Руки плохо сохранившегося Романа Ивановича терзал старческий тремор, волосы давно превратились в редкий белесый пух, но цепкая память держала сотни важных и нужных имен, а вехами в долгом, бурном трудовом пути, пройденном Романом Ивановичем по коридорам и кельям государственной власти, стали столь многочисленные и разветвленные знакомства в различных, подчас неожиданных областях, что адекватную замену дедушке русского пиара вряд ли удалось бы найти.

Необычайно серьезным и даже будто бы надутым изнутри этой своей серьезностью казался начальник Отдела корпоративного PR Федя Аржанников. Главной и единственной служебной обязанностью Феди было окучивание трудовых коллективов предприятий, входящих в «Росинтер». Совокупное количество народу в этих коллективах, разбросанных по городам и весям Отчизны, перевалило за триста тысяч – кабы всех под ружье, вышла бы армия для среднего размера европейского государства. Но народ чувствовать себя единой армией все никак не хотел: то питерцы требовали повышения зарплаты, то уральцы брали моду сбегать на другие предприятия, то металлурги из города Нижний Вяз, где Корпорация не так давно прикупила внушительный, вроде бы, пакет акций Нижневязовского комбината, отказывались признавать свою причастность к великой империи «Росинтера». Кнутами и пряниками для заблуждавшихся коллективов занимался в Корпорации департамент по работе с персоналом, Федя же работал над материями более тонкими. Посредством размещения заказных материалов в региональной прессе, издания корпоративных газеток и многокрасочного журнала, организацией в содружестве с кадровиками всякого рода слетов и семинаров для молодых специалистов, бригадиров и представителей других слоев и прослоек, а также посредством иных, недоступных простому смертному профессиональных кунштюков и примочек, трудился он над умами и душами трехсот тысяч людей. Он выращивал и взлелеевал в их сердцах чувство гордости за свою принадлежность к Корпорации и чувство неизбывного долга перед мудрым и чутким ее руководством, каковое (чувство) наряду с обещаниями квартальной премии заставляло бы их еще энергичнее стремиться к выполнению и перевыполнению текущих планов.