Боб торжествовал: после их отлета на поверхности воды плавали семь трупов брахманских уток, а три раненых птицы барахтались в траве, куда они еле добрались после тщетных попыток улететь. Добить раненых и поднять убитых было делом нескольких минут, так как болото не было глубоко в этом месте. Заяц и десять исполинских уток представляли порядочный груз для Барнета. Он боялся, что не будет в состоянии подняться на Соманта-Кунта со всей этой дичью, а потому испустил глубокий вздох сожаления при мысли о том, что вынужден будет оставить часть этих прекрасных птиц. Тут у него мелькнула неожиданная мысль: солнце стояло еще очень высоко на горизонте, а гимнастические упражнения, которым он предавался недавно, развили в нем сильный аппетит; желудок его давным-давно уже позабыл об утренних рисовых лепешках. Он сообразил, что, поджарив хотя бы две из этих превосходных уток, он сразу же отправит их в свой желудок и будет избавлен от печальной необходимости или бросить их здесь, или нести на своих плечах.

Не успела у Барнета мелькнуть эта мысль, как он тотчас же принялся за ее исполнение. Прежде всего он занялся выбором места, вполне соответствующего такой деликатной гастрономической операции. Связав с помощью сухой лианы убитую им дичь, он отправился вдоль подошвы горы, пока не увидел наконец нечто вроде грота, который тянулся между двумя скалами, точно выточенными рукой человека. Барнет вошел в грот и сделал несколько шагов вперед, не выпуская из рук карабина, чтобы удостовериться, не служит ли этот грот дневным убежищем какой-нибудь пантере; потолок на протяжении двадцати метров имел одинаковую высоту, а затем сразу опускался, и грот заканчивался узким туннелем высотой в один метр и длиной четыре-пять метров.

Когда глаза привыкли к темноте, он убедился, что в гроте нет ни одного животного; хищные звери обычно предпочитают кусты среди чащи леса и избегают пустынных убежищ в скалах. Он вернулся ко входу в грот и, приготовив костер из сухих веток, разжег его, а затем ощипал и выпотрошил уток, которые показались ему наиболее нежными и молодыми. Проткнув их деревянным прутом, он повесил птиц над огнем на двух палках из бурао с вилообразными концами.

Утки, всю жизнь потреблявшие обильную пишу, были покрыты порядочным слоем жира цвета свежего масла, так что на них приятно было смотреть. Они медленно румянились над огнем под наблюдением Барнета, который внимательно следил за ними, облизываясь в ожидании вкусного обеда. В первый раз с тех пор как знаменитый генерал ступил на остров Цейлон, он намеревался есть, как подобает христианину, и забыть на время воздушные лепешки — плоды кулинарного искусства Нариндры.

Но вот наступил важный момент, который искусный повар должен уловить с быстротой молнии, чтобы не дать огню испортить свое произведение, и Барнет, успевший сорвать по дороге несколько лимонов, принялся с наслаждением выжимать сок из них на кожицу уток, которая стала мало-помалу покрываться маленькими пузырьками, без которых, по словам Бриллья-Саварена, нет удачного жаркого. Вдруг со стороны леса послышался необычайный шум, который сразу отвлек внимание Барнета от совершаемой им операции. Было ясно, что сухие ветки и кустарники ломаются и трещат под чьими-то тяжелыми шагами.

Но прежде чем Барнет успел подумать о том, что ему делать, шум послышался еще ближе, и огромный носорог показался между двумя скалами, которые вели ко входу в грот, где генерал устроился с целью избежать сквозного ветра, чтобы тот, раздувая огонь, не мешал ему заниматься своей операцией.

Эта предосторожность, служившая доказательством его редкого кулинарного искусства, погубила его; стоя на краю небольшой площадки, предшествующей гроту, он не мог никуда бежать, когда показалось страшное животное.

Но авантюрист был храбр и уже сотни раз имел случай доказать свою отвагу, а потому, несмотря на дрожь ужаса, пробежавшую по всему его телу при этом внезапном появлении, нисколько не потерял головы. Результатом этого хладнокровия была мысль о том, что его ждет неминуемая гибель.

Он поспешно бросился к карабину, лежавшему в нескольких шагах от него, и, с быстротой молнии заменив заряд дроби конической пулей, кинулся к гроту и в два прыжка очутился внутри него.

Носорог был удивлен не меньше Барнета, увидев незнакомое существо, которое преграждало ему путь в его собственное жилище; он колебался несколько секунд, не зная, на что ему решиться, и вдруг, испустив оглушительный рев и опустив вниз голову, бросился вперед. Но Боб Барнет, заранее предвидевший эту атаку, поспешил к узкому туннелю, которым заканчивался грот и куда не мог проникнуть его колоссальных размеров враг. Вынужденный, к несчастью, пробираться туда ползком, он уронил свой карабин и не успел поднять его, как враг был уже рядом. Добравшись до глубины туннеля, он обернулся и не смог сдержать крик ужаса: голова свирепого животного, почти целиком проникнувшая в отверстие, находилась всего в пятидесяти сантиметрах от него, а у него не было другого оружия, кроме револьвера, которым он не решался воспользоваться.

Носорог — самое глупое животное в мире. Просунув свою голову в углубление, он никак не мог понять, что его тело не в состоянии туда пройти, и несколько часов подряд оставался в том же положении, пытаясь протиснуться в туннель и беснуясь оттого, что не может ухватить добычу, находящуюся так близко возле него.

Боб мог бы положить конец этому, сделав несколько выстрелов из револьвера, который по своему калибру должен был произвести на носорога известное действие, но не успел он этого подумать, как в ту же минуту снова опустил оружие. Ему сразу пришло в голову, что пуля, безвредная для всех частей тела колосса, могла убить его на месте, проникнув через глаз в область мозга, и как же ужасно тогда будет его положение! Попав в засаду в узкий туннель, где он едва мог повернуться из-за проникшей туда огромной массы в несколько тонн, которую он не в силах будет вытолкнуть обратно, он вынужден будет ждать голодной смерти, окруженный гнилыми испарениями разлагающегося тела. Настоящее же положение давало ему некоторый шанс на спасение, и даже довольно верный: носорог мог устать, да, наконец, и голод, укрощающий самых свирепых животных, должен был рано или поздно выгнать его на пастбище.

Барнет находился в таком положении, когда даже самые храбрые теряют голову. Согнувшийся вдвое в этом каменном убежище, оглушенный ревом бессильной злобы колоссального противника, он задыхался, кроме того, от тошнотворного запаха, который при каждом вздохе животного заполнял узкое пространство.

Надо сознаться, однако, что энергичный янки с редким героизмом переносил постигшую его судьбу. Когда он убедился в том, что стены его тюрьмы настолько прочны, что могут противостоять всем усилиям атакующего, к нему вернулось его обычное присутствие духа, и надежда снова поселилась в его сердце. Он слишком хорошо знал Сердара и других своих спутников и был уверен, что они явятся к нему на помощь.

Случись это происшествие часом позже, когда он, подкрепившись, готовился бы к обратному путешествию, он мог бы по крайней мере воспользоваться приготовленным вкусным обедом, но злому року угодно было лишить его даже этого гастрономического утешения. Он не мог, разумеется, спокойно думать о двух утках, которых он так прекрасно зажарил и не успел съесть.