Тридцатипятилетний Желтухин был холостяком, жил один и ведением хозяйства себя особо не утруждал. Даже вещи носил такие, которые не требуют глажки.

– А для надежности надо запивать их коньяком, желательно армянским, – улыбнулся Шавельский. – Я этот армянский коньяк еще по пятнадцать рублей помню с буфетной наценкой. Совсем недавно дело было, и двадцати лет не прошло. А сейчас кусается коньячок, если, конечно, он не паленый.

– Двадцать лет назад ты уже пил коньяк? – Ломакин недоверчиво и неодобрительно покачал головой. – Рановато…

– Только начинал дегустировать. И не так уж и рано начинал, на втором курсе. Некоторые однокурсники уже водку стаканами пили.

– Забыл рассказать новость! – Ломакин хлопнул себя ладонью по лбу. – Наши деятели купили у каких-то барыг для тушения пожаров полсотни подержанных грузовиков «Урал» и «ЗИЛ», выпущенных двадцать лет назад, еще при Горбачеве, по документам провели их как новые. Теперь отговариваются тем, что якобы эти машины двадцать лет стояли на консервации и потому можно считать их новыми. Вдобавок какая-то фирмочка получила неплохие деньги за переделку машин под пожарные. В итоге, если новую автоцистерну можно купить примерно за три с половиной миллиона рублей, то эти перелицованные старички обошлись по четыре миллиона с хвостиком.

– Как и следовало ожидать. – Шавельский посмотрел на часы и встал. – Нам пора.

Посиделки закончились.

Если у Данилова день выдался спокойным, то у Елены – совсем наоборот. Она задержалась на работе до девяти вечера, а придя домой, прямо с порога начала делиться пережитым:

– У нас суицид на подстанции, прикинь! Мы все в шоке! – Данилов давно не видел жену такой растерянной. – Совершенно нормальный парень, третий год на «Скорой», спокойный, вменяемый, без каких-либо проблем, живет в Егорьевске с мамой и вдруг вскрывает вены прямо на дежурстве! Нет, ты представляешь?

– Да, – кивнул Данилов.

Если врач или фельдшер «Скорой помощи» вскрывает вены после дежурства – это его личное дело, и администрация тут ни при чем, ведь со своими собственными венами каждый волен делать все что ему заблагорассудится. Если же суицидальная попытка происходит во время дежурства на подстанции, пусть даже и подальше от посторонних глаз, в запертом туалете, то это уже ЧП из разряда очень серьезных нарушений дисциплины.

Никакого цинизма, что вы! Просто уж если заступил на дежурство, то изволь доработать до конца. Опять же, не очень прилично надолго занимать один из туалетов на подстанции. Туалетов ведь всего три, да еще один из них вечно не работает. К тому же как-то несообразно сводить счеты с жизнью под аккомпанемент нетерпеливых стуков в дверь и криков вроде: «Кто там застрял? Давай быстрей!» То ли дело дома, в спокойной обстановке. Можно сделать все не торопясь, как следует, а остаток времени использовать для размышления о той самой вечности, в которую так торопишься.

– Никто не мог ожидать! Такой спокойный парень!

– Спокойные – они самые суицидальные, – сказал Данилов, – потому что все в себе носят, не выплескивают.

– Не знаю, не знаю… Пришел на работу в совершенно нормальном состоянии, никто ничего необычного не заметил…

– Если так произошло, то это еще не означает, что состояние было нормальным.

– Не знаю, не знаю. Сделать четыре вызова, заехать на подстанцию, отдать диспетчеру заполненные карты (имеются в виду карты вызова – основной документ скорой медицинской помощи, заполняемые на каждого пациента) и вскрыться в туалете? У меня это просто в голове не укладывается.

– Может, его на вызове довели? – предположил Данилов. – Ни с того ни с сего обвинили в чем-то ужасном или сильно напугали? Помнишь историю с Валерой Кабановым? Ее вся московская «Скорая» когда-то обсуждала.

– Кабанов? – Елена наморщила лоб. – Нет, не помню. Расскажи, пожалуйста.

– Валера был фельдшером на нашей подстанции. Летом в разгар отпускного сезона он работал один на полусуточной бригаде (полусуточная бригада – бригада, работающая на линии с 8.00 до 22.00 или с 9.00 до 23.00). Приехал на повод «женщина, 40, болит живот» к какой-то психопатке, которая, когда Валера стал пальпировать ей живот, обвинила его в том, что он хотел ее изнасиловать. Устроила скандал, звонила на подстанцию, написала заявление в полицию, тогда еще милицию, на центре всех достала своими письмами. Бедный Валера замучился объяснения давать (один день в милиции, другой – в центре). Похудел за месяц на двадцать килограмм, кожа и кости остались. Оправдался в итоге.

– Что-то не припоминаю. Наверное, мимо меня прошло. У нас же каждый день какие-то скандалы, что-то можно и пропустить.

– А самое главное, вся наша подстанция знала, что к женщинам у Валеры, в силу его нестандартной ориентации, не было никакого, как принято говорить, энтузиазма. Мы могли поверить во что угодно, только не в то, что Валера мог домогаться женских ласк.

– Да вроде не было скандалов. Фельдшер, который с ним работал, божится, что все нормально было, обычная рутина, ничего особенного. Госпитализировал нестабильную стенокардию с автобусной остановки, затем отвез острый аппендицит из поликлиники, побывал у двух постоянных клиенток-гипертоничек. Ничего такого. И со слов водителя настроение у доктора было нормальным, даже анекдот рассказал, когда на подстанцию возвращались.

– А большой и светлой любви на подстанции у него не было?

– Представь себе, что я тоже об этом подумала, – саркастически усмехнулась Елена. – Не было.

– Может, шифровались хорошо?

– На «Скорой»? Я тебя умоляю! У нас долго не прошифруешься: максимум через неделю все тайное станет явным.

– Пожалуй, ты права, – согласился Данилов. – Не скроешься. А как спасли? Заподозрили неладное?

– Все гораздо проще. Один амбал из фельдшеров, которому сильно приспичило, рванул дверь так сильно, что сломал задвижку. Прикол хочешь?

– Да.

– Фельдшер «Скорой помощи» с десятилетним стажем упал в обморок, увидев на унитазе человека со вскрытыми венами. Представляешь?

– Ничего странного, – пожал плечами Данилов. – Фактор неожиданности сработал. Одно дело на вызове такое увидеть, и совсем другое – в сортире на родной подстанции. Это тебе не диспетчера в объятиях охранника застать!

– Но все равно как-то странно.

– Фельдшеру полагается медаль, – серьезно сказал Данилов. – Можно дать «За спасение утопающих», смысл-то примерно один.

– Тогда уж лучше диспетчеру, которая услышала шум падающего тела и пошла узнать, в чем дело. Она организовала спасение и госпитализацию.

– Но если бы фельдшер не открыл дверь, то и спасать было бы некого.

– Была бы моя воля, Данилов, я бы всем медали дала бы. А себе – орден. За терпение. Ты думаешь, что это единственное ЧП в моем районе?

– Что еще случилось?