Город я знал хорошо, но куда ни приходил всюду меня преследовали неудачи — не то что работой негде было разжиться, в куске хлеба отказывали, когда говорил, что меня из тюрьмы немцы выпустили. Несколько дней скитался без крова и пищи. Совсем одичал. Тогда я переменил тактику. Стал говорить, что вышел из окружения и пробираюсь на восток к своим, и представьте себе — находилось немало сердобольных женщин, которые украдкой подкармливали меня. А одна даже позвала меня к себе на житье. На окраине города жила с двумя малыми детками. Боялась лихих людей. Помог я ей по хозяйству управиться, дровишек на зиму заготовил, сена накосил для коровы. Рассчитывал я здесь зазимовать или хотя бы дождаться пока смогу об Ирине разузнать. Сидели мы как-то поздним вечером с хозяйкой в теплой горнице и вспоминали довоенную жизнь. Расслабился я и не в пору разоткровенничался. Рассказал ей, кто я таков откуда в этих местах появился. Вижу моя собеседница побледнела и волнуется, а потом тихо проговорила:

— А я думала ты от войска нашего отбился. Ну, значит не жить нам в этом дому. Либо я детишек возьму и подамся в белый свет, либо тебе надо отсюда уходить.

Утром я ушел. И больше на этой улице не появлялся.

Уйти-то ушел, а куда? Где найти пристанище? Живому человеку есть-пить надо. Направился к начальнику тюрьмы, думал просить, чтобы взяли меня снова за колючую проволоку. Только я вышел на тюремную улицу, вижу переполнена моя обитель: пленных здесь разместили.

К тому времени немцы в городе разные конторы открыли, магазины, рестораны. Тыкался-мыкался я — нигде работы не дают. Заколдованный круг и только. Как мимо ресторана идешь, зло берет: едят, пьют, а у тебя уж несколько дней во рту и маковой росинки не было. И вспомнил о своем райском довоенном житье. А ведь и здесь контор немало. Немецкие сейфы мне знакомы. Добуду на пропитание. Хоть отмычки надежной под рукой не было — приспособил какую-то железку. Присмотрел контору побогаче. Охраны никакой. Надеялись немцы на свои приказы: за воровство — расстрел. По хрустящему снегу зашел с тыльной стороны дома и без особых трудов открыл оконную створку. Нашел комнату, в которой сейф стоял. Боялся, что этот немецкий шкафчик будет с каким-нибудь секретом или сюрпризом и с ним придется повозиться. Но мои опасения не оправдались. Обычный ящик — я такие запросто гнутым гвоздем открываю. Через несколько минут растолкал по карманам пачки с оккупационными марками, потом прикрыл за собой окно и смотался от этой конторы подальше. Ночной снег прикрыл следы.

План у меня был: с этими марками уйти подальше от этого города. Но сперва нужно было запастись продуктами, ксивы, надежные добыть. Пришлось одну пачку марок распечатать и отправиться на городской рынок. Не стану вам рассказывать об этих базарах времен войны. Наверно, они все были похожи друг на друга. Все здесь продавалось, точнее, обменивалось. Деньги цены не имели. Только вещи и продукты. Сапоги менялись на мешок картошки, ведро муки на пять коробков спичек. На человека, предлагавшего за товар деньги, смотрели как на свалившегося с луны. Только одна пожилая женщина, торговавшая пирожками и кислым молоком, бойко предлагала:

— Отпускаем товар на любую иностранную валюту. Несите марки, пфенниги, кроны, леи — берите пирожки, запивайте молочком.

Пристроился я возле ее самодеятельного ресторана. Наелся досыта, рассчитался, а потом спросил:

— Может, знаете, где можно сухарей, сала немного купить? За ценой не постоим.

— Эх, милай, был бы у меня такой товар — даром отдала бы, — из-под мохнатого платка приветливо мелькнули голубые глаза. — Много возьмете?

— Сколько будет.

— А как же из города унесете? На всех дорогах патрули.

— Это уж моя забота.

— И то правда. Приходи через часок. Что-нибудь сообразим.

Не успел я от женщины отойти, как на базаре поднялась паника. Облава. Солдаты окружили рынок и не давали никому возможности выйти. Всех мужчин, не спрашивая документов, тут же сажали в крытые брезентом автофургоны и увозили. Попал в такой фургон и я. Пристроившийся на лавочке рядом со мной старик в фетровой шляпе сказал тихонько:

— Партизан вылавливают. Они ограбили банк, а теперь скупают продукты. Нам, лояльным гражданам, ничего не грозит. Нас отпустят с миром.

Я подумал: «Кого отпустят, а кого и нет». Нужно было срочно и незаметно избавиться от марок. Хотел переложить их в оттопыренные карманы лояльного гражданина, выбросить под сиденье, но сидевший в кузове конвоир не спускал с нас глаз, а наведенный автомат мог в любую минуту выплеснуть смерть. Казалось, что выхода нет и остается смиренно ждать своей участи. Но вот на ухабе грузовик встряхнуло, и в этот момент наш конвоир глухо вскрикнул, автомат, звякнув, упал на металлическое дно кузова. Один из парней, сидевших рядом с конвоиром, подхватил автомат и, направив его в сторону кабины, начал стрелять длинной очередью по тем местам, где находились шофер и второй конвоир. Машина вильнула вправо, затем влево и уткнулась носом в придорожный сугроб. Парень повернул к нам разгоряченное лицо и крикнул:

— Разбегайтесь, пока остальные машины не подошли.

Вмиг машина опустела. Все бросились на проселочную дорогу, которая вела в пригородную деревню. Только два парня — стрелявший из автомата и еще один остались возле машины. Я поотстал от беглецов и видел, как ребята стараются завести машину. Мотор давал полные обороты, но автомобиль не двигался с места. Из-за поворота шоссе показались мотоциклисты. Они на малой скорости приближались к неподвижному грузовику. А с другой стороны по дороге двигался второй фургон о арестованными. Метрах в двухстах от дороги я прилег на снег, чтобы освободить свои карманы от пачек с марками. Теперь они могли принести только вред. Едва успел зарыть в снег бумажки, услышал стрельбу. Три мотоцикла перегородили шоссе. Пулеметы, установленные на их колясках, били по машине длинными очередями. Оттуда никто не отвечал. Казалось, что там никого нет. «Отчаянные ребята, — подумал я, — если они уцелеют и пойдут в мою сторону — подамся вместе с ними и будь что будет». Но вот заплясали огоньки из-под машины. Но стреляли не по мотоциклистам. Видно было, как пули вспороли капот шедшего по дороге грузовика, рассыпалось лобовое стекло и фургон остановился как вкопанный. Из кузова выскакивали люди и быстро убегали подальше от дробного перестука пулеметов и автоматов. Только один человек побежал вперед. За спиной у него болтались два коротких немецких автомата. Из-под машины перестали стрелять, а человек все больше пригибался и бежал. Мне казалось,