Джон засмеялся, а потом решил рассудительно кивнуть в знак согласия. В присутствии Брэддока Вашингтона ему становилось не по себе.

— Все эти негры — потомки тех, кого мой отец привез с собой на Север. Теперь их около двухсот пятидесяти. Вы замечаете, они так долго жили вдали от мира, что их первоначальный диалект превратился в почти неразборчивый особый язык. Нескольких из них мы с детства обучали английскому — моего секретаря и еще кое-кого из домашних слуг. А это площадка для гольфа, продолжал он, когда они ступили на бархатистую траву. — Как видите, идеальный луг — никаких неровностей, выбоин, помех.

Он любезно улыбнулся Джону.

— Много народу в клетке, отец? — спросил вдруг Перси.

Брэддок Вашингтон споткнулся и непроизвольно выбранился.

— На одного меньше, чем нужно, — хмуро сказал он и потом добавил: — У нас были кое-какие неприятности.

— Мама мне говорила, — подхватил Перси, — что итальянский учитель…

— Роковая ошибка, — недовольно отозвался Брэддок Вашингтон. — Конечно, вполне вероятно, что нам удастся схватить его. Возможно, он погиб в лесу или свалился с утеса. И потом всегда есть шанс, что если он и выбрался, то россказням никто не поверит. Как бы то ни было, мною наняты двадцать пять человек, которые ищут его в ближайших городах.

— И безуспешно?

— Нет, не совсем. Четырнадцать из них доложили моему агенту, что каждый убил по человеку с соответствующими приметами, но, может быть, они просто погнались за наградой…

Он замолчал. Они дошли до большой, размером с карусель, впадины в земле, покрытой крепкой железной решеткой. Брэддок Вашингтон поманил Джона и показал тростью на решетку. Джон шагнул к краю и глянул вниз. Тотчас же его оглушили раздавшиеся снизу крики:

— Милости просим в ад!

— Привет, паренек, как там у вас дышится?

— Эй! Киньте сюда веревку!

— Нет ли у тебя завалящего пончика, приятель, или парочки подержанных сандвичей?

— Слушай, братец, столкни-ка сюда того парня рядом с тобой, увидишь фокус: был — и нет!

— Набей ему за меня морду, ладно?

В яме было темно, и Джон не мог ничего разглядеть, но, судя по вульгарному оптимизму и грубой энергичности голосов и высказываний, там находились типичные темпераментные американцы. Мистер Вашингтон протянул трость, дотронулся до кнопки в траве, и сцена внизу озарилась светом.

— Это все предприимчивые конкистадоры, имевшие несчастье обнаружить наше Эльдорадо, — заметил он.

Под ногами у них разверзлась громадная яма, имевшая форму чаши с крутыми стенками, видимо, из полированного стекла; на слегка вогнутом дне стояли человек двадцать пять в полугражданском, полувоенном — авиаторы. Их лица, обращенные вверх с выражением гнева, злобы, отчаяния, циничной насмешки, обросли длинной щетиной.

За исключением нескольких человек, которые явно осунулись, все они выглядели сытыми и здоровыми.

Брэддок Вашингтон придвинул к краю ямы садовый стул и сел.

— Как поживаете, ребятки? — спросил он добродушно.

В воздухе повис хор проклятий, к нему присоединились все, кроме тех немногих, которые были слишком удручены. Брэддок Вашингтон слушал с совершенно невозмутимым видом. Когда затихли последние крики, он снова заговорил:

— Придумали вы для себя выход из создавшегося положения?

Раздались возгласы:

— Мы остаемся тут навсегда, нам тут понравилось!

— Подымайте нас наверх, мы уж найдем выход!

Брэддок Вашингтон дождался, когда в яме опять угомонились, и тогда продолжал:

— Я уже объяснял вам. Мне вы здесь не нужны. Я бы предпочел никогда с вами не встречаться. Вы попались исключительно из-за собственного любопытства, и как только вы предложите выход, который не повредит мне и моим интересам, я с удовольствием его рассмотрю. Но если вы будете заниматься только подкопами — да, да, мне известно, что вы принялись за новый, — вы далеко не уйдете. Вам не так уж тяжко приходится, как вы изображаете, и все ваши вопли о близких, оставленных дома, ничего не стоят. Если бы вы были из тех, кто тоскует о близких, то вы бы не стали авиаторами.

Высокий человек отделился от остальных и поднял руку, требуя внимания от властителя.

— Разрешите задать вам несколько вопросов! — крикнул он. — Вы делаете вид, что вы человек справедливый.

— Какой абсурд! Как может человек в моем положении быть справедливым по отношению к вам? С таким же успехом можно требовать справедливости от голодного по отношению к бифштексу.

При этом циничном ответе лица у двадцати пяти бифштексов вытянулись, однако высокий продолжал:

— Пусть так! Мы уже спорили на эту тему. Вы не филантроп, и вы несправедливы, но в конце концов вы человек, по крайней мере считаете себя человеком, неужели вы не способны представить себя на нашем месте и понять, как… как…

— Что именно? — холодно спросил Вашингтон.

— …как бесполезно…

— Только не с моей точки зрения.

— Ну… как жестоко…

— Это уже обсуждалось. Жестокость не в счет, когда речь идет о самосохранении. Вы люди военные, вам это известно. Придумайте что-нибудь еще.

— Ну… как бессмысленно.

— Допускаю. Но у меня нет выбора. Я предлагал любого из вас или всех дело ваше — безболезненно лишить жизни. Я предлагал похитить ваших жен, возлюбленных, детей и матерей и доставить сюда. Я расширю вам помещение, буду кормить и одевать вас до конца жизни. Если бы существовал способ вызвать непроходящую амнезию, я приказал бы вас всех прооперировать и немедленно выпустил бы за пределы моих владений. Но больше мне ничего не приходит на ум.

— А если поверить нам, что мы на вас не донесем? — раздался чей-то голос.

— За кого вы меня принимаете? — с презрением отозвался Вашингтон. Одного из вас я выпустил, чтобы он учил мою дочь итальянскому языку. На прошлой неделе он сбежал.

Из двадцати пяти глоток вырвался дикий вопль восторга, и началось адское ликование. Пленники плясали, стучали каблуками, кричали «ура», пели на тирольский манер, боролись друг с другом, как исступленные. Они даже взбегали вверх по стеклянным стенкам, насколько могли, и съезжали вниз на своих природных подушках. Высокий человек затянул песню, все подхватили ее:

Мы кайзера повесим

На яблоне гнилой…

Брэддок Вашингтон ждал в загадочном молчании, когда они кончат.

— Вот видите, — заметил он, как только смог опять завладеть их вниманием, — я не желаю вам зла. Мне приятно смотреть, как вы веселитесь. Поэтому я и не рассказал вам всего до конца. Беглец… как там его звали? Кричикелло убит — мои агенты стреляли в него четырнадцать раз.

Не догадываясь, что агенты стреляли а четырнадцать разных людей, пленники сразу приуныли, буйная радость прекратилась.