– Найду того, кто это сделал, богом клянусь… – рычит Роуз.

– Просто включи музыку, ладно? – говорит Лео. Маленькую палату заполняет сердитый рев гитар, и слушать его куда приятнее, чем звуки медицинского оборудования или наше тяжелое молчание.

Я с любопытством просматриваю плейлисты ТемнойЛуны. Среди них не только те, что были скопированы у Най, но и плейлисты, составленные из песен нашей группы. Во всем мире от силы человек одиннадцать добавляют наши песни к себе. По ходу, Лео прав: это кто-то из школы, какая-то поклонница группы, явно двинутая.

Когда я поднимаю глаза, Роуз стоит лицом к окну, а Лео сидит на единственном стуле для посетителей, расставив длинные ноги в стороны; оба возятся с телефонами.

Положив мобильник в карман, я заставляю себя поглядеть на Най.

Когда дружба по меньшей мере на пятьдесят процентов состоит из общения в сети, можно и забыть, что за аватаркой скрывается человек из плоти и крови.

На висках у Наоми виднеется щетина – по ходу, ее длинные прямые волосы частично сбрили. Выглядывающие из-под повязки гематомы начали желтеть и расползаться по лбу. На ее лицо больно смотреть. Тяжело видеть девушку, которая проводила с тобой дни напролет, в таком состоянии, в синяках и с проломленным черепом. Но ей, должно быть, в сто раз тяжелей. Понимает ли она, где сейчас находится? Что творится у нее в голове?

Разглядывая незабинтованные участки ее лица, я пытаюсь представить, что же могло произойти между тем днем, когда мы в последний раз виделись, – это было два месяца назад, она как раз смыла макияж, из-под желтого летнего платья виднелись карамельные ножки – и тем днем, когда ее нашли. Я напрягаю все силы своего ума и воображения, но мне так и не удается найти связь между той девушкой, которая смеялась и танцевала босиком на лужайке в парке, и этой, в ушибах и кровоподтеках.

Руки ее аккуратно лежат поверх одеяла вдоль тела. Они тоже разукрашены синяками, но пострадали не так сильно, как голова. Мой взгляд скользит по фиолетово-желтой россыпи пятен, которая тянется от плеча до запястья ее правой руки. Я двигаюсь ближе. Неужели никто больше не заметил, что эти овальные синяки похожи на следы пальцев? Ее как будто хватали за запястье, причем с такой силой, что чуть не переломали все кости.

От одной мысли, что ей могли причинить столько боли, у меня по спине пробегает холод и начинают дрожать руки.

За окном в коридоре стоит лечащий врач Наоми, доктор Белый Халат или как ее там. Она разговаривает с медсестрами, вся такая серьезная и сосредоточенная. Не похоже, чтобы она когда-нибудь упускала из виду важные детали.

Я что хочу сказать: ее же должны были осмотреть, правильно? Настолько очевидную вещь врачи бы уж точно не проглядели. Даже спрашивать об этом не стоит – еще подумают, что я указываю им, как выполнять их работу. С другой стороны, с тех пор как ее нашли, Най все время была в отключке и не могла пожаловаться на боль в запястье. Моя рука тянется к ее ладони, но я себя останавливаю.

Фишка в том, что мы с Най кучу времени проводили вместе, вдвоем то есть.

Когда она исчезла, полицейские захотели покопаться в наших ноутбуках и мобильниках – проверить, нет ли там каких зацепок. Мы дали им понять, что если б знали, где она находится, то давно бы им все выложили, но они сказали, что должны сами провести экспертизу. Ясное дело, никаких зацепок они не нашли.

В полиции решили, что мне должно быть известно о ней все. Ее родные, друзья, даже моя мама – все говорили: если кто и может знать, где находится Наоми, так это Ред. У нас было много общего, мы вечно друг друга смешили, заканчивали друг за друга предложения. Люди думали, что нас связывает нечто большее, чем дружба. Чему тут удивляться, ведь почти все песни группы мы написали вдвоем, и многие из них о любви.

Но Наоми писала не обо мне, а я – не о ней.

Мы никогда не спрашивали друг у друга, о ком сочиняем тексты. Мы безответно влюблены, это было ясно, а в кого – не суть важно. Мы просто дружили, не чувствуя необходимости делиться секретами. У нас и без того было полное взаимопонимание. Я часто рисую себе небольшие сценки, в которых целуюсь то с одной знакомой девушкой, то с другой, но Най никогда не была героиней этих моих фантазий. У нас были особые отношения.

Теперь вот я сижу у ее кровати и хочу взять ее за руку, но все никак не решусь. Раньше меня ничто бы не остановило, никакие любопытствующие взгляды, ведь мы с Най знали, какие у нас отношения, а на других нам было наплевать. Но теперь… чьи руки трогали ее до меня? Кто причинял ей боль? Она кажется мне чужой, и только теперь, когда ее нашли, я понимаю, как же сильно мне ее не хватает.

Крайне осторожно, стараясь не задеть поврежденные места, я беру ее за руку. Кожа у нее теплая, в районе запястья размеренно тикает пульс. Бросив быстрый взгляд на Роуз и Лео – эти двое до сих пор не оторвали головы от телефонов, – я как можно аккуратнее подношу ее руку ко рту и шепчу ей в ладонь:

– Ты возвращайся, Най, ладно? Возвращайся, ты нужна мне.

В этот момент мне на глаза попадается то, чего никто из нас раньше не замечал. С первого взгляда – как полумесяц. Свежая, контуры четкие, пряталась, но все время была тут.

– Твою мать, – говорю я громко. Лео с Роуз поднимают глаза.

– В чем дело? – Роуз подходит ко мне.

– Татуировка, – говорю. – Наоми сделала татуировку.

8

С татуировками вот какое дело. У меня их три, но об этом никто не знает: ни Роуз, ни Лео, ни даже Най. Наверное, однажды тайное станет явным, и тогда не избежать мне выволочки и родительского разочарования, но пока что никто ни о чем не догадывается, и в этом несомненный плюс родителей, которые тебя не замечают.

И хотя несовершеннолетним набивать тату запрещено, меня это не остановило. Первая моя татуировка была сделана в домашних условиях. Проще некуда: покупаешь иголку, чернила, смотришь обучающее видео на «Ютьюбе» и приступаешь. Мне показалось, что идеальным местом для наколки будет свод стопы. Боль была адская, да и качество вышло не ахти.

Получился не символ бесконечности, как было задумано, а какая-то пьяная восьмерка. Не знаю даже, за каким хреном мне это понадобилось, разве что руки занять, ну, и боль оказалась довольно приятной. Мне в тот день и так было невыносимо больно, будто все тело вместе с внутренними органами превратилось в один большой синяк, а в грудную клетку залили свинца. Очень уж хотелось отвлечься.

Вторая тату появилась в тот же день, что и новая стрижка, и так же спонтанно. У меня было некое размытое представление о том, как я хочу выглядеть, но, в то время как моя фигура постепенно приходила с ним в соответствие, «образ» мой оставался прежним. Нужны были перемены в стиле.

И вот как-то утром я просыпаюсь и думаю: моему бедному телу столько всего пришлось пережить, и никто этого даже не заметил, но стоит мне только сделать пирсинг или еще что – все, начинается Третья мировая. Да пошли они в жопу! Разве это правильно или справедливо? Если я и вправе что-то решать в своей жизни, так это то, как я выгляжу.