— Мы должны расширить диагностическую сеть, — сказал интерн. — Я сейчас вызову для консультации хирурга и невропатолога, дерматолог уже вызван, и инфекционист тоже вызван. Это означает, что с вами сейчас будут разговаривать много врачей, они будут много раз задавать вам одни и те же вопросы о вашей дочери, но…

— Ничего, это нормально, — сказал я. — Только… как вы думаете, что с ней такое?

— Я не знаю, мистер Форман. Если это раздражение неинфекционной природы, мы должны найти другие причины такой кожной реакции. Она не бывала за границей?

— Нет, — я покачал головой.

— Не подвергалась воздействию тяжелых металлов или токсинов?

— Например?

— Не бывала на свалках мусора, на промышленных предприятиях, в зоне действия агрессивных химикатов?..

— Нет, ничего такого.

— Вам не приходит в голову, что могло вызвать у нее такую реакцию?

— Да нет, вроде бы ничего… Хотя — погодите! Вчера ей делали прививки.

— Какие прививки?

Он открыл блокнот, взял карандаш и приготовился писать.

— Я не знаю — те, что положено делать в ее возрасте…

— Вы не знаете, какие ей сделали прививки? — переспросил интерн. Его карандаш замер над листом бумаги.

— Бога ради, откуда мне это знать? — я больше не мог сдерживаться. — Нет, я не знаю, какие это были прививки! Каждый раз, когда мы туда ходим, ей делают разные прививки! Вы же доктор, черт побери…

— Не волнуйтесь, мистер Форман, — начал он меня успокаивать. — Я понимаю, как вы сейчас нервничаете. Просто назовите мне фамилию вашего педиатра, я позвоню ему и все узнаю. Хорошо?

Я кивнул и отер ладонью лоб. Лоб был мокрым от пота. Я продиктовал по буквам фамилию педиатра, и интерн записал ее в свой блокнот. Я изо всех сил старался успокоиться. Я старался рассуждать здраво.

И все это время моя малышка не переставала кричать.

Через полчаса у нее начались судороги.

Они начались, когда ее осматривал один из одетых в белые халаты консультантов. Маленькое тельце моей Аманды изогнулось и задергалось. Она прерывисто захрипела, как будто ее тошнило, потом начала задыхаться. Ножки свело спазмом. Глаза закатились под лоб.

Не помню, что я тогда сказал или сделал, но прибежал огромный, похожий на футболиста, санитар, отпихнул меня к дальней стене палаты и скрутил мне руки. Я смотрел поверх его плеча на свою дочь, вокруг которой толпились шестеро людей в белых халатах. Медсестра в футболке с портретом Барта Симпсона взяла шприц и вонзила иголку прямо Аманде в лоб. Я закричал и стал вырываться. Санитар бубнил что-то про веник, повторяя одно и то же снова и снова. Наконец я разобрал, что он говорит про какую-то вену. Санитар объяснил, что у малышки обезвоживание и поэтому ей делают внутривенное вливание какого-то там раствора. И что судороги у нее начались от обезвоживания. Он называл, что ей вливают — какие-то электролиты, магнезию, калий.

Как бы то ни было, уже через несколько секунд судороги прекратились. И малышка снова закричала.

Я позвонил Джулии. Она не спала.

— Ну, как она?

— По-прежнему.

— Все еще плачет? Это она?

— Да.

Джулия услышала крики Аманды через трубку.

— О господи… — она застонала. — И что они говорят?

— Они еще не знают, в чем дело.

— Бедная малышка.

— Ее уже осмотрело с полсотни врачей.

— Могу я чем-нибудь помочь?

— Вряд ли.

— Хорошо. Держи меня в курсе.

— Хорошо.

— Я не буду спать.

— Хорошо.

Незадолго до рассвета собравшиеся консультанты пришли к заключению, что у Аманды либо кишечная непроходимость, либо опухоль мозга. Что именно, они определить не смогли, поэтому назначили магниторезонансное исследование. Небо уже начало светлеть, когда малышку повезли на каталке в смотровую комнату. В центре комнаты стоял большой белый аппарат. Медсестра попросила меня помочь подготовить малышку к исследованию — она считала, что это успокоит девочку. Нужно было вынуть у нее из вены иголку, потому что при магниторезонансном исследовании на теле пациента не должно быть ничего металлического. Медсестра выдернула иглу, и по лицу Аманды потекла кровь, заливая ей глаза. Медсестра вытерла кровь салфеткой.

Потом Аманду привязали к длинному белому столу и вкатили внутрь магниторезонансного аппарата. Моя дочь смотрела на машину с ужасом и кричала, не замолкая ни на миг. Медсестра сказала, что я могу подождать в соседней комнате, вместе с техником. Я прошел в комнату с окошком в стене, через которое был виден магниторезонансный аппарат.

Техник был иностранец, чернокожий.

— Сколько вашему малышу? Или это малышка?

— Да, малышка. Девять месяцев.

— Сильные у нее легкие.

— Да.

— Ну, поехали, — сказал он и занялся кнопками на пульте управления, даже не глядя на мою дочь.

Аманда полностью скрылась внутри аппарата. Через микрофон ее плач звучал тонко и глухо. Техник щелкнул переключателем, и заработал вакуумный насос. Насос гудел очень громко, но я все равно слышал, как кричит моя дочь.

А потом она внезапно затихла.

Совсем затихла.

Я ахнул и посмотрел на техника и медсестру. Лица у обоих были испуганные. Мы все подумали об одном и том же — о том, что случилось что-то страшное. Сердце выскакивало у меня из груди. Техник поспешно отключил аппарат, и мы бросились в соседнюю комнату.

Аманда лежала, все еще привязанная к столу. Она дышала тяжело, но явно чувствовала себя гораздо лучше. Малышка медленно моргнула, как будто у нее кружилась голова. Ее кожа стала заметно бледнее — не ярко-алой, а розовой, и кое-где виднелись участки совсем нормального цвета. Раздражение исчезало прямо у нас на глазах.

— Будь я проклят! — пробормотал техник.

Мы вернулись в палату отделения неотложной помощи. Но врачи не разрешили сразу забрать Аманду домой. Хирурги по-прежнему считали, что у нее либо опухоль мозга, либо какие-то проблемы с кишечником, и хотели подержать малышку в больнице, для наблюдения. Однако покраснение быстро проходило. В течение следующего часа краснота исчезла совсем, и кожа Аманды снова стала нормального цвета.

Никто не мог понять, что произошло с моей девочкой, и от этого врачам было неловко. Аманде снова вставили иголку в вену, на этот раз с другой стороны лба. Но когда я дал малышке бутылочку с детской смесью, она высосала ее, жадно причмокивая. Я держал ее на руках, а Аманда смотрела на меня своим обычным внимательным младенческим взглядом. С виду с ней все было в порядке. Она заснула у меня на руках.