И да, еще одно. Когда кто-то говорит или думает что ему нечего терять – он сильно ошибается. Только в 1992 году стало понятно, что терять все же есть чего. Но было уже поздно.

Год 1992. Первый год новой России.

Страна развалилась как-то тихо и буднично, никто не понял, что тогда произошло. Она развалилась без грохота орудий, без митингов, без криков и грохота автоматных очередей – все это было, но было где-то далеко. Может, где-то кто-то в республиках и хотел отделения, думал о том, что вот без русских, своим умом – уж заживем. В России все прекрасно понимали – нам никуда не деться от нас же самих. Мы – были есть и будем, со всеми нашими пороками и недостатками. И потому осень все провели задницей кверху – копая картошку. Участки тогда были у всех и многие еще брали десяток – другой соток в поле – под картошку. Земля каменная, не удобренная, колхозная – непонятно, как вообще такая земля может хоть что-то рожать. И чего – выписывали навоз, на горбу таскали, лопатой раскапывали каменную землю. Страна готовилась уходить в зиму, и никто не знал, что будет весной, многие ждали голода. В ту осень сушили сухари, я это точно помню…

Зимой объявили о том что цены теперь свободные. Я это тоже помню – в тот день они практически не изменились, инфляция началась потом. Вообще, хлеб у нас не пропадал никогда. Не было сахара – это да, потому что сахар все покупали мешками и складывали под кровать. В то время многие варили варенье – сахар точно пригодится…

Если пару лет назад диковинкой были купюры в сто рублей – то в этом году напечатали пять и десять тысяч. На них уже не было Ленина…

Что касается меня – я тогда заканчивал школу и думал, куда поступать. Неопределенности не было никакой. Никто не знал, кто будет завтра и что будет завтра. Люди ничего не планировали. Но самое главное – в обычном обществе с вопросом можно подойти к отцу, к матери. Тут – ни к кому. Вся жизнь отцов, матерей, дедов, прадедов – была в один момент смыта в унитаз. И даже речи не было о каких-то там преступлениях режима, как сейчас говорят – не до того было. Никто не стал бы ни в чем каяться, просто посмотрели бы как на дурака. Просто – развалилась страна, общество, начали закрываться заводы и фабрики, не платили зарплату уже. Какой режим, какой тридцать седьмой год, о чем вы? Тут не знаешь, завтра есть деньги на еду или нет.

Я много потом понял и принял для себя за правило – никогда не иметь дело с голодными людьми. На таких нельзя положиться ни в каком варианте. Это полный бред то что пишут в литературе – мол, он бедный, но честный. Бедный человек – чаще всего дурак для начала. Или лентяй. Но честных среди бедных – я практически не встречал. Только когда человеку есть что терять – у него и ответственность реальная появляется.

Так вот, в последние годы перестройки – наши пацаны ездили в Москву одеваться. Как это выглядело – ватаги провинциальных пацанов добирались до Москвы (в том числе издалека, в Москве, например, одевались казанские) и рассыпалась по городу – грабить. Грабили обычно женщин, детей, подростков – кто послабее. Могли сработать ларек или квартиру – но это уже профи, по квартирам в чужом городе особо не полазаешь. Идете вы по улице – навстречу ватага, двое или трое достают ножи – снимай шапку, пальто. Сшибать шапки – это и преступлением то не считалось. Смех – но тогда деньги брали редко, потому что деньги мало что стоили. Потому кошелек часто со смехом оставляли терпиле. Ценилась одежда – ту, что не станешь носить сам, сдашь скупщику. Нормальной одежды, да и вообще одежды было так мало, что порой подержанная вещь стоила дороже, чем новая. Понятно, что никаких телефонов не отнимали – какие тогда телефоны?

Еще тогда были популярны «раздевания» машин – но этим занимались в основном местные. Вышел утром во двор, ба! – а машина стоит на кирпичах, потому что шины украли. Одно время говорят, еще лобовые стекла вырезали – дефицит был. Доходило до того, что по ночам с машин могли сливать бензин…

Ездили обычно на выходные. За уик-энд совершали по пять – семь групповых грабежей и разбоев. Милиция такие дела практически не раскрывала. Вообще, тогда весело было – некоторые пацаны, уходя в армию, уже имели за спиной до сотни нераскрытых преступлений.

Но можно было нарваться на местных. Особенно свирепствовали любера – те качались и ходили с палками и цепями. Чужака могли забить до смерти.

Что касается меня – то моя преступная карьера началась с… зажигалки.

Недалеко от моего дома был коммерческий ларек. Тогда это было важно – были ларьки от магазинов, а этот был коммерческий, так на нем и было написано. Это была такая стальная халабуда, сваренная на заводе и покрашенная половой краской. За мощными решетками виднелись ряды бутылок и блоки сигарет.

Я пошел в ларек – а тогда ценники писали от руки. Мне нужна была зажигалка, и я не увидел, сколько она стоит. Подал деньги продавцу – тот удивился.

– Ты чо, пацан. Ты за эти деньги собрался зажигалку покупать?

– А сколько она стоит?

– Кусок она стоит!

Куска у меня не было…

…

Я отошел, но недалеко, и стал думать, что что-то в этом мире не так. Эти деньги – я копил… и долго копил вообще то. Но я ни до чего не додумался – меня окликнули.

– Саня! Санек, ты?

Я подошел к старому Москвичу-412.

– Чего?

– Чо стоишь, горюнишься?

– Да так.

– Слышь, съезди с нами.

– Куда.

– Да тут недалеко. Постоишь за компанию.

Я подумал – а почему бы не съездить?

…

Дальше – мы подъехали к кооперативному кафе, вышли. Там была еще одна машина. Ларик сказал – пацаны, тут постойте – а сам пошел внутрь. Я ничего не вкуривал, но уходить было как-то стремно.

Потом появился Ларик, веселый. За ним продавец вынес огромный противень с выпечкой и чебуреками. Как потом оказалось – это нам…

…

Вернулись во двор, купив по пути еще какой-то газировки, ядовитого цвета. Начали все это есть, потом Ларин отозвал меня в