— Я еду на карьер, жаловаться!

— На что?

— На красивую жизнь в детдоме. Не положено!

— Вы неправильно едете! Здесь нет карьера! Вы плохо себя чувствуете, поедем обратно!

— Врёшь! Здесь карьер!

— Хорошо, поедем на карьер, это в другую сторону, скоро стемнеет, вы устали, я сяду за руль.

— Врёшь! А ну заводи!

Стартёра не было. Гриша с Костиком стали толкать машину, Иадова тоже навалилась, потом влезла в кабину. Захар Иванович заворчал и рванул вперёд, артисты остались одни. «Ну что же, пойдём, Костик, домой!»

Лес и речная дорога серели, день убегал. Артисты были очень далеко от лагеря, ведь они ехали с жеможахой несколько часов. Самым страшным оказалось отсутствие спичек, Гриша не мог развести костёр. «Костик, придётся всю ночь идти по реке, чтобы не замёрзнуть». Облачное небо сливалось с припорошённой землёй. Грише показалось, что по высокому берегу пролегает тропа. Может, она приведёт к людям? Артисты по-звериному вскарабкались наверх — да, еле заметная тропинка уводила в лес. Решили быстро посмотреть, что там, и, если нет жилья, вернуться к реке до полной темноты. Побежали вперёд. Среди сосенок стояла избушка, к её углам и двери были прибиты дощечки с гвоздями.

— Гриша, зачем эти гвозди по углам?

— Не знаю, Костик. Может, от медведей? Медведь избу с угла ломает.

— Гриша, я боюсь!

Осторожно, чтобы не пораниться, Гриша открыл дверь. Внутри — ни зги, холод, нары со свернутыми задубевшими одеялами, меховая задубевшая подушка. В углу наткнулись на груду камней — печка-каменка, в топочку заложены ветошь и поленья. Гриша не нашёл ни спичек, ни огнива. Нащупал топор. Бил топором по камню, чтобы высечь искру, — ничего не получалось, искры не хотели поджигать ветошь. Поводив руками, нашли на вешалах тулуп, ватник, какую-то одежду. Закутались, легли на нары, отключились.

Проснувшись, Гриша увидел, что через дырку в крыше льётся свет и падают снежинки. Рядом сопел Костик, его голова лежала на странной подушке — это была пушистая мёртвая кошка. Осмотревшись, Гриша обнаружил, что свёртком одеял, к которому он ночью прижимался, был одетый по-зимнему мертвец. Судя по всему, он был охотник и умер несколько лет назад. Чтобы не пугать ребёнка, Гриша накрыл одеялом голову с пустыми глазницами, осторожно вытянул из-под Костиковой щеки кошку и стал искать огниво. Вот оно, в кармане тулупа, в сумочке. Развёл огонь, открыл дверь. Избушка топилась по-чёрному, дым потянулся вверх и повалил наружу. В жестянках на полке была крупа на несколько дней...

Костик не любил лес, ему казалось, что за каждым деревом прячутся враги, да и сами деревья — враги: хватают за одежду, хлещут по лицу сучками, иголками. Однажды он отстал от группы, пустил струю сначала на листик, потом на ягодку, потом на веточку и угодил в осиное гнездо. Вылетел рой, Костик закричал от укусов. Вихрем принеслась няня Броня, схватила Костика за руку, так дёрнула, что чуть не выдрала из плеча. Они бежали, не разбирая дороги, кусты и ёлки пытались их сцапать, задержать, отдать на съедение осам. Полосатые истребители рассеялись, а для Костика Броня на всю жизнь осталась олицетворением мощной силы, которая вырвет с корнем из любой беды.

В охотничьей избушке было холодно и страшно, Гриша сказал Костику не подходить к свёрнутым на нарах одеялам, но мальчик догадывался по очертаниям, что там кто-то есть. Грише не хотелось тревожить мертвеца, вытаскивать его из избушки: во-первых, звери растащат кости, во-вторых, они не собирались тут оставаться, надо было искать людей или наварить каши и идти по реке домой, на зону.

Людей искать не пришлось — они сами явились, заметив дым: старик и молодой парень, у которого глаза глядели в разные стороны, он плохо видел. Парень опирался на настоящее копьё — сверху блестел острый наконечник. Это были охотники, они пришли с другой стороны реки. На мертвеца смотреть охотники не захотели, к Грише с Костиком отнеслись с большим подозрением, кажется, у них не было сомнений в том, что это беглые. Они говорили по-русски, но часто вставляли в разговор неведомые слова — всё «кыкъён» да «кыкъён», «ворса» да «васаён». Гриша попросил охотников проводить их в какой-нибудь населённый пункт, те согласились, но вели себя недружелюбно. Не дали наварить в дорогу каши: «кымёра», мол, «ошъяс ыджыж-ось»; быстро перебрались через реку и углубились в лес. Охотники шли своими тропами, кое-где были капканы, они их осматривали, налаживали, потом спешили дальше. К вечеру привели Гришу и Костика в избушку, которая была так похожа на первую, что могло показаться, будто они вернулись обратно, — только не было реки, мертвеца и дохлой кошки.

Старик развёл огонь, Костик, измученный холодом и тяжёлой дорогой, свернулся калачиком около каменки. Он несколько раз просыпался, видел, что Гриша разговаривает с охотниками. Гриша дал ему кусочек сала. Костик пожевал его — жёсткое — засунул за щеку, снова заснул, иззябшее тело согрелось, он перестал его чувствовать и будто бы парил в невесомости. Ночью Костику стало жарко, душно. Старик спал в углу, полуголый потный парень сидел на нарах и напряжённо вглядывался в Гришу, который вёл себя как-то странно: пытался встать и не мог. Костик заснул на минуту, упал в кошмар с тлеющими углями и выкипающей водой, усилием воли стряхнул сон. Гриша лежал на нарах с открытым ртом, парень замотал его руку тряпкой и пытался ножом отрезать палец. Гриша застонал. Костик страшно закричал, схватил копьё. Старик проснулся, совершенно не удивился тому, что здесь пытаются отрезать палец, шуганул кривоглазого, перевязал Гришину рану. Палец был спасён.

Костик до утра таращил глаза, с копьём сторожил мёртвым сном спящего друга и плакал от страха. Парень со стариком ругались на своём странном языке: всё «зэки» да «зэки», «дырник» да «дырник». Гриша зашевелился, застонал, схватился за голову, схватился за руку, замотанную окровавленной тряпкой. Старик цыкнул на парня, тот выскочил из избушки. Старик накинул Грише на плечи тулуп как бы в подарок и стал выпроваживать гостей: «Идите к дырнику, прямо, прямо, налево, налево, нёль-нёль, дырник, керка-кык, керка-кык». Так Костику слышалось. Покачиваясь, Гриша вышел из избушки, Костик его поддерживал. Парень колол дрова, посмотрел злобно на «зэков» и всадил топор в полено.

Это был указательный палец на правой руке. На левой вместо большого — давний обрубок.

— Гриша, почему ты заснул? Ты шатался и говорить не мог, ты мычал. Почему ты так мычал?

— Костик, не могу говорить. Подожди, я сейчас упаду. Всё, пойдём... Без этого пальца я бы не смог кукол водить. Стал бы зрителем. Тебе одному пришлось бы выступать, Костик.

— Что ты! Я не умею! Зачем ему понадобился твой палец?

— Может быть, для колдовства. Петя бы нам объяснил. Или суп сварить. Или отнести в милицию. Ему бы сахару дали за палец с отпечатком зэка. Он ведь и бушлат забрал. На бушлате номер. Он меня грибами кормил. Угощал. Сам не ел, всё мне скормил. Он плохой человек, Костик. Опасный. Ты людям не доверяй. Приглядывайся. Если я вдруг помру.