Я видел, как перемены и неуверенность вели к распро­странению слухов, которые быстро компенсировали недостаток официальной информации. Подпитываемые анонимными мнениями и эмоциями, отличающиеся, как фастфуд, чрезмерной привлекательностью, слухи позиционируют себя как альтернативный источник «правды». Другими словами, слухи активно отбирают прерогативу распространения информации у официальных структур, которые отличаются медлительностью, методичностью и сдержан­ностью.

В первый год президентства я пытался выяснить, как рождаются слухи и можно ли, учитывая наносимый ими вред, их искоренить. Я хотел сэкономить людям время и силы, которые они тратили на измышления, раскрывая ключевые факты и их логические обоснования. В период экономических потрясений я проводил общие собрания в кампусе, чтобы в меру своих способностей разъяснить ситуацию с финансами в школе. Тем не менее, если бы мне надо пришлось повторять все сначала, я бы меньше говорил и больше слушал. Сейчас я понимаю, что слухи — побочный продукт не столько отсутствия фактов, сколько отсутствия права голоса. Теперь, когда я ввел открытые приемные часы для сотрудников и студентов, а также завтраки с преподавателями, я понимаю, что время, когда вы внимательно слушаете, обладает великой целебной силой; оно, словно лучевая терапия, излечивает опухоли и, надеюсь, не допускает их повторного появления.

Как и у других лидеров в эти непростые времена, случались моменты, когда мне казалось, будто я нахожусь в эпицентре конфликта. Это заставило меня задуматься о ценности и продуктивном использовании конфликтов. Конструктивный конфликт предполагает созидание чего-либо нового, будь то рождение в спорах идеи или достижение цели посредством здоровой конкуренции между командами. Деструктивный — губит все на корню. Один мой приятель, владеющий крупной производственной компанией в Бразилии, как-то заметил, что чем крупнее компания, тем выше вероятность не внешней, а именно внутренней конкуренции. При использовании стратегии «кровавой бездны» цель военных действий — нанести такой урон вражеской лодке, чтобы океан окрасился кровью противника. Но иногда, говорит мой приятель, стоит поближе присмотреться к воде — ведь кровь может оказаться и вашей. Другими словами, порой люди в вашей лодке занимаются саботажем. Он пояснил, что жестокая конкуренция и подрывная деятельность по разрушению команды легко перевешивают вред, наносимый конкурентами.

Один преподаватель как-то выступил против меня на собрании и во всеуслышание объявил меня лжецом; более того, он выразил категорическое недовольство моим руководством. В ответ я пояснил, что когда-то был таким же, как он, профессором, но отказался от академической свободы, чтобы стать президентом. Теперь у меня иная работа — защищать *его* академическую свободу открыто выражать свое мнение. Через некоторое время другой профессор в личной беседе одобрительно высказался о моих комментариях. По его словам, они согласовывались с тем, чему он учил своих студентов: скептическому отношению к авторитетам и вдумчивому отношению к общественным и организационным нормам. Только благодаря такому подходу они осознают свое будущее как новаторов в искусстве и дизайне.

Во время жарких дебатов черта, отделяющая уважительность в споре от неуважительных замечаний, неизбежно будет стерта. Я стал больше внимания уделять культивированию отношений в сообществе, которое сохраняет «здоровый» скептицизм познания и одновременно оберегает себя от деструктивных сил. Работа в этом направлении находится пока в начальной стадии, и когда-нибудь я надеюсь представить ее бета-версию.

Мне выпала огромная честь быть знакомым со многими по-настоящему выдающимися людьми в области искусства, технологий, дизайна, бизнеса или их комбинаций. Их можно разделить на две категории: люди с выдающимся эго и люди с незаметным эго. Те, кто принадлежит к первой категории, могут до посинения говорить о себе, а звезды из второй категории настолько просты, что их легко спутать с официантами. Живя в Японии, я имел счастье быть знакомым с Икко Танакой, одним из величайших японских дизайнеров. Его гениальный ум стоял за MUJI и другими известными японскими брендами 1970–1980-х и даже 1990-х гг. Казалось, его работы присутствовали во всех музеях мира, и, где бы он ни появлялся, перед ним тут же расстилали красную дорожку[5].

Однажды он пригласил меня на ужин, который приготовил для своих сотрудников. Во время трапезы он поблагодарил каждого из присутствующих, не скупясь на угощение и добрые слова. Я был поражен — обычно звезды такого масштаба гоняют своих подчиненных за сигаретами или придумывают другие унизительные проявления своей власти. Когда в 2002 г. мистер Танака скончался, я с благодарностью вспоминал его смиренность. Он показал мне, что уважение не прикладывается автоматически к должности, а завоевывается постоянно.

Организатор конференций, проводимых фондом TED, Ричард Сол Вурмен, предлагает ораторам следовать простому правилу: будьте уязвимы. Звучит просто, но для многих оно оказывается открытием. Видя, как выступающие стоят на сцене, не имея искусственной защиты в виде кафедры, аудитория прикасается к чему-то особенному: к человечности оратора. Надо признать, тонкая грань отделяет уязвимость, подкрепленную уверенностью, от бесхарактерности. Первую мистер Танака продемонстрировал с непревзойденной убедительностью.

В японском языке есть слово «сумимасен», которое одно­временно означает и «спасибо», и «простите». Это выражение благодарности за доброе дело, сопряженное с извинением за неудобства, которое вам доставило выполнение этого дела. Япония — очень маленькая страна, где катастрофически не хватает свободного места, поэтому людям нередко приходится находиться в тесном физическом контакте. Причинение определенного неудобства — явление частое. Выражение сожаления не ограничивается одним только «сумимасен». Можно добавить наклон головы как проявление уважения или низкий поклон как знак глубокого почтения. В этой культуре извинение — своего рода искусство и требует особого внимания.

В Соединенных Штатах ритуал извинений менее формален, но сам акт не менее важен — или сложен. После особенно враждебных нападок, имевших место во время жарких публичных дебатов, ко мне подошел мой оппонент, желавший попросить прощения за свои наскоки. При этом он не хотел, чтобы об этом стало известно. Меня смутило такое «приватное извинение». От него нельзя отмахнуться, потому что человек приложил усилия, чтобы попросить прощения, но из-за желания сохранить все в секрете извинение казалось неискренним. Я, в свою очередь, тоже извинился, что разозлил его. На что он заметил, что мои слова лишили смысла все, что он говорил.