– Сукины дети! – приветливо сказал Василий. – Сволочи! Где вас черти носили, браминское отродье?!

Что-то зашелестело внизу, как бы звякнуло хрустально. Василий рассеянно глянул.

Варенька пыталась засмеяться! Она была еще очень слаба, едва шевелила губами и все же пыталась рассмеяться!

Василий рассеянно улыбнулся в ответ и сердито подумал, что если уж чертовы стражники так замешкались, то не могли они, что ли, помешкать еще пару минут? Тогда Василий, быть может, успел бы коснуться этих зарозовевших губ…

Впрочем, нет. Невозможно! Почему-то теперь, когда она смотрела на него, это было совершенно невозможно!

– Ну что, лучше вам? – спросил он как мог неприветливее. – Вот и слава богу. Сами сможете идти или понести вас? – И нагнулся, чтобы спрятать глаза… а заодно поднять камушек, этот загадочный оникс, закатившийся в траву.

– …Сказать по правде, я думал, что это ваш садовник, – устало проговорил Василий. – Он был по пояс обнажен, белые шаровары, белая чалма – очень маленькая, а в ней какое-то синее перо. Вроде бы павлинье. Он, кажется, молод, красив… Впрочем, я не разглядел толком.

– Среди моих садовников нет такого человека, – покачал тюрбаном магараджа.

Услышав о том, что случилось с Варенькой, он издал какое-то невнятное, сдавленное восклицание и оцепенел с полуоткрытым ртом, до того побледнев (точнее, позеленев, ибо индусы бледнеют именно таким образом), что Василию почудилось, будто любезный хозяин сейчас рухнет без чувств. Не исключено, однако же, что в столбняк и бледность его повергло сообщение о гибели голубой розы, однако баснословное восточное радушие не позволило ему упрекнуть гостя, уничтожившего его первейшее сокровище.

– Нет, это был не мой садовник, – повторил он весьма любезно. – И очень жаль, что он не оказался на своем месте, в саду. Садовнику ведь следует быть в саду, не так ли? А что до вашего загадочного незнакомца, то, думаю, это был сам господин Нарасих, не иначе!

– Нарасих… Нарасих… – Имя это полетело по просторному залу, однако магараджа заметил, что Василий и Реджинальд (Бушуев был сейчас возле дочери) ничего не поняли, и сообщил:

– Господин Нарасих – это наш легендарный целитель, великий лекарь. Стоило ему только услышать, что какого-то человека укусила змея, как он отправлялся к огромному баньяну, росшему в его дворе, вырывал из своей одежды нить, привязывал ее к ветке и произносил молитву, после чего посылал кого-нибудь к больному сказать, что тот останется жив, если перестанет грешить и будет вести самый праведный образ жизни.

– Нет, тот человек ничего подобного не говорил, – угрюмо качнул головой Василий. – И ниточек не вырывал. Исцелил же он Вареньку вот этим. – Он разжал ладонь. – Мы с Реджинальдом на днях видели такую штуку у одного змеечарователя на базаре в Беназире, однако тот не захотел продавать ее ни за какие деньги, сказал только, что она не слушается иностранцев. Где, интересно знать, добывают такие камни?

– Этот буни был совершенно прав, – снисходительно пояснил магараджа, который снова взобрался на свое огромное сиденье и потому мог себе позволить поглядывать на высоченного русского сверху вниз. – Этот камень подвластен только детям Брамы, индусам, ведь это не камень, а нарост. Его находят на нёбе у королевской кобры. Да и то не у всякой, а у одной из ста. Наши колдуны уверяют, что обладание этим «камушком» делает из змеи что-то вроде магараджи среди прочих кобр. Другие змеи повинуются ей. Но камень сохраняет свою силу лишь тогда, когда вынут из живой кобры, а чтобы взяться за живую ядовитую змею, необходимо сперва погрузить ее в летаргический сон, зачаровать ее. Кто из вас, иноземцев, способен на это? Даже между индусами найдется по всей Индии не так много людей, владеющих секретом древности. Одни брамины нашего верховного бога Шивы, да и то не все, а принадлежащие к школе аскетов-бхуттов – демонов, обладают такими умениями.

– Да пусть и демон! Кто бы ни был! – отмахнулся Василий. – Я в ту минуту готов был душу дьяволу продать, только бы спасти Вареньку!

Реджинальд одобрительно хлопнул друга по плечу, но магараджа не шелохнулся: он смотрел на Василия неподвижным, темно поблескивающим взором.

– Может статься, вы ее продали, – медленно проговорил он наконец. – Но об этом узнаете позже… и пусть вам тогда поможет ваш Христос и наш великий Шива!

После ужина разошлись по своим покоям: все-таки званы были на два дня, на завтра магараджа назначил какое-то особенно экзотическое развлечение гостей. Он не открывал, какое именно, и можно было только предполагать, будет это охота на тигров или крокодилов либо еще что-то особенное. Как бы для того, чтобы похвалиться просторностью своего дворца, распорядился отвести всем спальные покои на порядочном расстоянии друг от друга. Вдобавок он предупредил, что ночью, какова бы восхитительна она ни казалась, лучше никуда не выходить, разве что на свой балкон: на галереи и веранды могут заползти маленькие черные змеи, известные под именем фурзенов, – самые опасные из всех пород. Укус их убивает с быстротой молнии. Луна привлекает их, и целые компании этих непрошеных гостей залезают на веранды дворца греться: им тут, во всяком случае, теплее, чем на голой земле. А цветущая и благоухающая пропасть под скалой, на которой высился дворец, оказалась любимым местом прогулки тигров и леопардов, приходящих туда по ночам к звонкому ручью. Иногда они до самого рассвета бродили под стенами дворца, и мало кому хотелось узнавать высоту их прыжков.

Магараджа также уведомил, что шальные даконты, лесные разбойники, рассеянные по этим горам, часто пускают свои стрелы в европейцев из одного лишь удовольствия отправить к праотцам ненавистного им чужеземца.

Ну ладно. Василий умел понимать с полуслова! Желает владыка Такура хотя бы на ночь посадить под арест неблагодарного гостя, сгубившего баснословное сокровище его сада, – что ж, это его хозяйское право, и Василий, конечно, должен смириться и дать ему сию маленькую сатисфакцию. Поэтому он покорно омылся в каменной чаше в углу своей опочивальни, щедро облившись водою из множества медных кувшинов, которые едва успевали подносить двое слуг, а затем, надев белое ночное одеяние туземного образца (своими легкими складками оно, чудилось, само собой навевало прохладу), возлег на широчайший постамент под балдахином, оказавшийся кроватью.

Он утомился и переволновался за день, но сна не было ни в одном глазу. Лежал и пялился в темноту. В углу что-то поблескивало. Василий не поленился пойти поглядеть – это оказался забытый служителями кувшин.

Вернулся в постель, повертелся с боку на бок, вытянулся на спине, потом не удержался и поглядел на медный отсвет в углу. Этот кувшин странным образом тревожил его. Василию приходилось читать арабские сказки, и он был наслышан о рыбаке, который нашел однажды на берегу моря такой же вот запечатанный медный кувшин, а в нем…