Мужчина, чьего бойца я только убил, никак не отреагировал, только коротко кивнул:

— Договорились, — ответил он. Затем махнул рукой, чтобы его свита последовала за ним с трибун, окружающих яму.

Господин наклонился и стал поднимать мону за руку. Он поднял ее на ноги и, не отводя от нее взгляда, потянулся к ней за поцелуем. Мона подчинялась, как и все остальные. Но когда я заметил, что глаза Господина открылись и уставились на меня, не отрываясь от ее рта, обжигающий огонь прошел сквозь мои и без того подергивающиеся мышцы.

Когда он отстранился, то оттащил мону от трибун, взмахнув запястьем в мою сторону. Это был мой сигнал покинуть яму. Развернувшись, я побежал к туннелю и пробежал всю дорогу до своей камеры. Как только я подошел к двери, Господин вышел из тени, встречая меня. Один. Он остановился прямо передо мной.

Господин сверкнул глазами. Я видел его сильную ненависть ко мне в каждом напряженном мускуле под его костюмом. Я стоял полностью выпрямившись, глядя прямо на него, совершенно очевидно, стоя на своем. Его челюсть сжалась.

— Ты не подчинился моему приказу, — холодно прошипел он.

Я не двигался. Не реагировал. Ни хрена не делал.

Он шагнул ближе.

— Ты подвел меня в последний раз, 901-ый. Ты нужен был мне последние несколько лет, и ты знаешь об этом. Ты бы не стал так поступать, если бы не знал. Тебе нет равных здесь, в Кровавой Яме, это вне всяких сомнений. А теперь ты вынудил меня организовать этот гребаный Смертельный Поединок, — затем он улыбнулся, склонив голову набок. — Но сейчас, когда успокоился, я понимаю, что чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется… что это правильное решение.

Он помолчал, пожав плечами, и продолжил:

— Подумай обо всех чемпионах ГУЛАГов, привезенных в Грузию, сражающихся в моей Кровавой Яме. Подумай о деньгах, которые я заработаю на том, что вы будете рвать друг друга на части.

Его глаза вспыхнули, и он придвинулся ближе. Его теплое дыхание обдало меня, затем он добавил:

— Среди чемпионов ГУЛАГа или бойцов моего делового партнера, возможно, найдется один, который сможет победить тебя, — его щека вздрогнула. — Представляешь? Ты только представь, что найдется тот необработанный алмаз, который сильнее тебя, быстрее, искуснее тебя, — он подошел еще ближе. — Тот, кто послушен, подчиняется моей воле. А не тот, кто неблагодарен и непокорен.

Мой гнев закипел. Неблагодарный.

Словно прочитав мои мысли, он протянул руку и сказал:

— Я сделал тебя таким, какой ты есть. Бойцом, которому нет равных. Я дал тебе эту жизнь, жизнь война для современной эпохи. В этом месте для зрителей, которых я сюда пускаю, ты — чемпион.

Он сделал паузу, затем добавил:

— Ты — бог, — он опустил руки, его лицо снова стало лишенным эмоций. — Я дал тебе это. И как ты мне отплатил?

Я прикусил язык, заставляя себя не зарычать, что не испытываю никакой благодарности к своему Господину за то, что обрек меня на эту жизнь в аду. Что я не испытываю благодарности за то, что в детстве он накачивал меня наркотиками и заставлял драться. Что не испытываю никакой гребаной благодарности к мужчине, который подарил мне жизнь в одиночестве, где чувство к другому человеку делает тебя слабым.

Никакой благодарности. Только раскаленная ненависть.

Поэтому я был рад этому турниру. Может быть Господин приведет мне бойца, чтобы, наконец, закончить мою жизнь, спасти меня от того, чтобы быть питомцем Господина. Но сделать это было нелегко, и в этом была проблема. Моя честь — это все, что у меня осталось. Единственное, что не отнять. Я сражался и убивал сотни и сотни противников — так много, что потерял счет. Но ни разу ни один из них не был даже близко к тому, чтобы прикончить меня.

На мое молчание Господин отступил назад и рассмеялся:

— Ты думаешь, что сможешь всех их победить, 901-ый? Так ты не подчиняешься моим приказам потому, что не боишься смерти? Ты действительно веришь, что непобедим.

Мои руки крепче сжали Кинжалы. Господин заметил это и с его губ сорвалась еще одна усмешка:

— Точно. Ты правда веришь, что тебя нельзя победить, не так ли?

Я опустил глаза, чтобы сосредоточиться на земле. Когда Господин ничего не сказал, я поднял их и уловил кое-что в его взгляде. Глубоко вздохнув, он сложил руки на груди и заявил:

— Значит, ты только что поднял ставки.

Я с трудом удержался, чтобы не нахмуриться, задаваясь вопросом, что он имеет в виду. Но Господин больше ничего не сказал. Вместо этого он щелкнул пальцами ближайшему охраннику. Дверь моей камеры открылась и меня снова заперли.

Я наблюдал, как Господин повернулся и покинул коридор чемпионов с садисткой улыбкой на лице. Как бы ни старался, я не мог ни подумать о том, что скрывается за этой улыбкой.

***

Моя кожа была покрыта потом, когда я вернулся после спарринга в тренировочной яме. Когда подошел к двери своей камеры, то из камеры напротив раздался громкий рев. Я посмотрел в ту сторону, и тогда более громкий, более болезненный рев рикошетом отразился от сырых каменных стен.

Звук был безжалостным. Крик за криком, потом глухие удары. Я сделал шаг в том направлении, потом еще один, остановившись у соседней камеры, откуда доносились крики.

Внезапно 667-ой, такой же чемпион, как и я, подошел к своей зарешеченной двери. Я не повернулся в его сторону. Я никогда не говорил с ним, хотя он всегда пытался заговорить со мной. Согласно правилам Кровавой Ямы, лучшие чемпионы никогда не должны драться друг с другом. Хоть мы и были все «чемпионами» Господина, но я убил больше противников, был шире и выше 667-ого. Другой чемпион, 140-ой, также был мне не ровней. Они были искусны и жестоки в бою, но мы все знали, что если Господин натравит нас друг на друга, то я запросто убью их.

Господину нужны были чемпионы для того, чтобы привлечь большее количество бойцов на бои чемпионов. У него никогда не было только одного «чемпиона». По крайней мере, раньше никогда. Но я услышал, как тренеры трепались о том, что благодаря предстоящему турниру, Господин хочет найти только одного. Самого настоящего бойца среди всех.

Чемпиона всех чемпионов.

Внезапно 140-ой бросился на дверь своей камеры. Его огромная туша почти вынесла тяжелые