– Давно тутработаешь?

– Двенедели, – нехотя отозвалась та.

– А сколькотебе лет?

– Восемнадцать.

Восемнадцать…Кажется, я уже видела эту девушку, когда приходила сюда в конце июня и вочередной раз дала зарок не переступать больше порога «Гуддэя». Да‑да,точно! Это она тогда бродила по грязному залу, как сонная муха, натыкаясь напосетителей и убирая подносы со скоростью одна штука в час.

– Знаешь, ятебя тут видела!

– Неудивительно, –ответила Гюзель без особого энтузиазма. – Вот если бы ты увидела меня нена работе – вот это было бы интересно!

– В какомсмысле?

– Да в таком,что за эти две недели у меня был всего один выходной! Тусуюсь тут ежедневно, ототкрытия до закрытия, по четырнадцать часов в день! Даже выспаться некогда!

– Но почемутак долго?

– Потому чтозаведению не хватает работников! Все же такие крутые, фу‑ты, ну‑ты,в восемнадцать лет хотят уже быть начальниками! Вот я одна и пашу за троих.

– Значит, тыполучаешь три зарплаты? – обрадовалась я. – Может, тогда одолжишь мнехотя бы тысячу…

– Держикарман шире! Три зарплаты, ха‑ха! Да на нас экономят, как только могут! Апо тебе сразу видно, что ты на этой работе не задержишься.

– Этопочему?! – обиделась я, мгновенно отбросив мечту об увольнении и решивназло Гюзели проработать в «Гуддэе» всю жизнь.

– Дапотому… – коллега широко зевнула и потянулась. – Пойду‑ка япротру вон ту витрину. А ты ступай, распишись в своем туалете.

Блин! Я посмотрелана часы: полвторого. И в самом деле, пора идти в туалет. А то как бы Катя незаругалась!

Проверив, вымыв ирасписавшись, где положено, я вернулась в зал и убрала еще несколько подносов.Между тем на улице опять начался ливень. Дождь распугал посетителей, залнаполовину опустел, уборщики, кассиры и повара смогли расслабиться, а я решилапообщаться с парнем, у кассы нагрубившим мне утром: судя по всему, он был оченьопытным и авторитетным работником.

– Вова, аВова! – обратилась я к кассиру, прочитав имя на бейджике. – Расскажимне, что ты сейчас делаешь? Хочу поскорей научиться всему и стать такой же, какты!

Парень, пока небыло посетителей, проводил какие‑то манипуляции с блюдом пирожных: одниубирал, другие перемещал на их место, третьи вытаскивал из коробки и то там, тосям тер блюдо скомканной салфеткой. Мое обращение к нему как к учителю явнопришлось по душе Вове.

– Меняюпирожные, как видишь, – ответил он покровительственным тоном. – Уэтих срок хранения закончился, выбрасывать их пора. Более старые надо впередпередвинуть, чтобы продать их в первую очередь. Новые выложить, чтобы тарелкаполупустая не стояла на витрине. Ну, и протереть ее, конечно. Ты же видишь,шоколадом все измазано!

– Стольковозни из‑за пирожных! – удивилась я. – А без этого, что ли,нельзя обойтись? Эти, старые, по‑моему, еще вполне съедобны…

– Что?!Съедобны?! – вновь взорвался Вова. – Вот и будешь жрать их на обед!Тупая, что ли? Думаешь, мы будем продавать гостям просроченную еду?!

– Да яслышала, некоторые официанты вообще в компот плюют… – Я захихикала.

– Ты думаешь,что говоришь, овца?! – пришел в ярость оскорбленный Вова. – Этоплохие официанты, понятно?! Которые не уважают ни себя, ни гостей! Так и зарубисебе на носу! Вот к тебе в гости люди придут, так ты что, гнильем их угощатьбудешь?! В стаканы наплюешь, да?! Скатерь грязную постелишь?!

– Не знала,что ты так серьезно ко всему этому относишься…

– Я отношуськ работе как профессионал! – ответил кассир. – Думаешь, кто‑нибудьзайдет в «Гуддэй» второй раз, если его покормят просроченными продуктами? То‑то.А нет выручки – нет зарплаты.

Вова ласковопогладил блюда с пирожными, полюбовался на него со всех сторон и поместил егона витрину.

– Ты что,собираешься тут работать всю жизнь? – спросила я.

– Может, ивсю, если стану директором! А может, и в другой ресторан перейду, попрестижней,когда колледж пищевой закончу… Тебе‑то какое дело? – спохватилсяпарень, снова посуровев.

– Да так…просто интересуюсь… хочу поучиться у старших товарищей! – Я сноваподпустила чуток лести. – А взаймы у тебя не найдется… рублей… хотьсемьсот?

– Ага,сейчас! – огрызнулся выдающийся ресторатор. – Может, тебе еще яхтуличную одожить и машину? Да кассирам вообще нельзя денег при себе иметь, знаешьпро это?

– Почему?

– Чтобы никтоне подумал, будто из кассы своровал… А, ладно, надоела! – Вова отмахнулсяот меня, увидев посетительниц, покидающих заведение. – Всего доброго!

– Спасибо,все было очень вкусно! Обязательно придем к вам еще! – ответили двестарушки, кланяясь моему новому знакомому.

Тот в ответрасплылся в улыбке. Потом заметил меня и вновь сдвинул брови:

– Ну, чтостоишь? Делать нечего? В тубзик сходи, распишись!.. Добрый день! Что вамугодно?

Что ж это засвинство?! Все только и делают, что посылают меня подписывать туалет! Злюки!Нет, чтобы пообщаться, предложить дружбу… Может, это из‑за того, что уменя короткие ногти, глупая деревенская косичка и отсутствие косметики на лице?Точно! В этом все и дело, вероятно!

Проверять уборнуюбыло еще не время, зал по причине малого количества посетителей был чистым, такчто Катя отпустила меня на обед. Впрочем, прочитав это слово, не спешитевоображать себе большую столовую, первое, второе и компот! Под «обедом» в«Гуддэе» понималось право посидеть двадцать минут на лавочке в раздевалке, взявс собой бесплатно гамбургер и чай.

Стоило мнеустроиться между чьих‑то сумок и плащей и приступить к трапезе, как враздевалку влетела незнакомая девица в клетчатой форме с помятым, испачканнымчем‑то бумажным пакетом. Бросив на меня оценивающий взгляд и, видимо,решив, что я не представляю для нее опасности, коллега развернула свое «сокровище».Извлекла оттуда шоколадное пирожное и стала пожирать: иначе и не скажешь, судяпо тому, как жадно и быстро запихивала она лакомство в себя. Вот тольколакомство ли? Пирожные подозрительно походили на те, с кончившимся срокомгодности, которые Вова собирался выбрасывать.

– Приятногоаппетита! – осторожно начала я беседу.

– Угм… угум…спасибо. Тебе тоже.

Я откусилаочередной кусочек от бутерброда, пожевала, подумала, и наконец, увидев, чтоАлина (так было написано на ее бейджике) вытаскивает из пакета второе пирожное,решилась спросить:

– А разве неопасно есть просроченные продукты?

– М‑м…Чав‑чав… Не, вообще нормально! Только черствые.