Эрик наложил в тарелку овсяную кашу, от запаха которой Нина поморщилась. Но попробовав одну ложку, не смогла остановиться. Неужели каша в больнице тоже овсяная? Может, то был засушенный куриный помет? Черт возьми, почему в больнице нельзя давать нормальную еду?!

Эрик наблюдал за тем, как Нина с жадностью поглощала кашу, гренки, вафли. В перерывах она запивала таблетки, а потом снова возвращалась к еде. Аппетит прибавился, и это определенно было хорошим знаком.

– Ты нам вчера очень помогла, хотя я не должен был подвергать тебя таким нагрузкам, – сказал Эрик.

Нина засунула за щеку последний кусок гренок и отложила вилку.

– Это ведь входит в наш уговор, – ответила она с забитым ртом.

– Да, но я не вправе рисковать твоим… состоянием.

– Теперь станет легче, – отвечала Нина, помешивая растворенное в стакане содержимое пакетика.

– Кстати о лекарствах. Ты не думала, что они наносят больше вреда, чем помогают?

Нина с искренним удивлением уставилась на Эрика.

– Зачем ты их пьешь? То есть, я хочу сказать, почему они необходимы? Что происходит, когда их действие заканчивается?

Мертвецы селятся в ее шкафу – вот что.

Краем глаза Нина наблюдала за тем, как Монстр, сидевший на диване в гостиной, пускал кровавые слюни на подушки и шептал слова пощады, которые Альберт кричал Дэсмонду во время пыток.

– Если их не пить, я… перестаю быть собой, – прошептала Нина.

– А кем ты становишься?

Эрик поймал несколько мимолетных взглядов Нины куда-то в гостиную. Этого было достаточно, чтобы сообразить: она галлюцинирует в настоящий момент.

– Монстром? – тихо спросил Эрик. – Они сейчас здесь?

Нина нервно заерзала на стуле.

– Они не любят, когда о Них говорят, – шептала она.

– Хорошо, – закивал Эрик, – не будем.

И хотя Эрик очень хотел разузнать о Них побольше, понять, каково это – жить с галлюцинациями навязчивыми до такой степени, что принимаешь их за реальных, он не собирался лезть в интимный мир Нины. Из записей Яна Эрик сделал вывод, что Нина нехотя делилась информацией о тайном мире видений.

– Просто, ты сидишь на этой химии двенадцать лет. Галлюцинации не прекращаются, а твое физическое здоровье сильно подорвано: анемия, тахикардия, почечная недостаточность, нарушение функций печени, артериальная гипертензния и это – только то, что я понял. Девяносто процентов того, что написано в строке «диагноз»… черт, да я таких слов даже не слышал никогда!

Нина едва верила ушам. Но она еще была в силах различать реальность и бред, и слова Эрика звучали из настоящего мира. Она бы хотела ему возразить и красочно описать, каково это – видеть стенания мужчины, которого его лучший друг замучил до смерти в буквальном смысле. Ведь не Эрик слушал всю ночь хруст костей и дикие вопли Альберта. Ему дробили пальцы молоком, отрубали кисти, перевязывая артерии жгутом, чтоб не подох раньше, чем они навеселятся, вырезали на груди и спине матерные слова, а в перерывах тушили о него окурки. Дэсмонд пристрелил беднягу только когда, он безвозвратно потерял сознание от болевого шока. Эрик не вдавался в подробности развлечений Дэса, а вот Нина, хотела она того или нет, пережила каждую секунду ужаса вместе с предателем. И все из-за того, что была лишена дозы нейролептика.

Но Нина промолчала. Она вдруг поймала себя на мысли, что идея Эрика имеет логику. Он – второй в ее жизни человек, который говорит «нет» лекарствам. Первым была ее мама.

– Я не знаю, что ты там видишь, – продолжал Эрик, указывая на гостиную, – но судя по тому, что я вычитал, у тебя в голове творится жуть.

Нина ухмыльнулась про себя. Он и не понимал, как точно описал «внутренности» ее мозга.

– Но одно я знаю наверняка. Когда люди пытаются бороться с самим собой, стать другим человеком, отойти от того, что дано природой изначально, все кончается тем, что они возвращаются к исходному «дано». Но возвращаются уже измученными, искалеченными и озлобленными на весь мир за то, что он недооценил их борьбу и не принял их сотворенное притворство, ведь к нему приложено столько усилий! Но мир – не идиот, он не купится на эту фальшь, и рано или поздно раскусит ее.

Эрик допил кофе и встал из-за стола.

– А я вот, что тебе скажу: как бы мир ни старался поддержать и ободрить таких людей, они все равно обвинят его в том, что их не понимают. Да, я не вижу того, что ты сейчас видишь в гостиной. Но я вижу, что это дерьмо, – Эрик указал на упаковку лимипранила на столе, – убивает тебя.

– Ты не понимаешь, о чем просишь, – прошептала Нина.

– О, нет! – запротестовал Эрик. – Я ни о чем тебя не прошу! Поступай, как считаешь нужным. Просто, мне не все равно, в отличие от тех докторишек, что исписывали твою карту бессмысленными комментариями. Они не пробовали другого лечения. Может, сейчас у тебя появился шанс?

Пока Эрик убирался на кухне, Нина продолжала неподвижно сидеть за столом. Что если в доводах Эрика есть смысл? Она могла бы попробовать испытать себя, так сказать, на прочность. Исследовать свою темную сторону и узнать границы своих способностей. По крайней мере, она точно помнила, что мама умела лечить ее безо всяких лекарств. Получится ли взять Их под контроль снова?

Нина оглянулась. Гостиная была пуста. Рисперидон честно исполнял свой долг.

Вечером они ожидали гостей. После вчерашнего фурора гостям не по нраву клевать те горстки информации, что скармливал им Эрик. Они жаждут узнать о Нине больше, в том числе, не является ли все это грандиозной аферой.

Нина приняла душ, уложила не без труда волосы так, как учил хлюпкий французишка, и с удовольствием надела новые черные брюки и молочного цвета атласную блузку. Что там Изабелла говорила? Нацепить брошь! Нина зарылась в кучу хрустящих картонных пакетов из магазина в поисках нужного. Круглая брошь в виде белоснежной совы из горного хрусталя переливалась на свету. Нина прицепила ее на воротник точно по центру, как наказала Изи. Черные замшевые балетки пленили запахом новизны, в них ходить гораздо удобнее, чем в кедах на вырост. В таком виде Нина отправилась на большую балконную террасу, где развалилась на великолепной резной деревянной кушетке под лучами тусклого солнца. Почти как на старой доброй скамейке в аллее возле ручья.

Пока Нина разглядывала пейзажи городских джунглей с высоты пятьдесят первого этажа, в квартире царил переполох. Эрик нанял бригаду ремонтников, которые за день должны были перекрасить спальню, заменить паркет и поставить новую мебель. Кажется, он, наконец, начал соображать. Хотя Нине хотелось бы вернуться в тот коттедж за городом, где никто никогда не жил, а сам он использовался, как перевалочный пункт. Но Нина чувствовала, что на некоторое время им придется остановиться в самом сердце шумного города. Сам Эрик весь день просидел в кабинете. Так они и провели время: она – в привычном созерцании мира вокруг с краткими передышками на дремоту, он – углубившись в копию потрепанной медицинской карты, на листах которой вмятины и пятна проступали на белоснежных новых листах даже после копирования.