Потому что невозможно убить неживое.

Как и насовсем вытравить из головы матери память о ее ребенке…

Настя подошла к сталкеру, смотревшему на нее неживыми рыбьими глазами, и обняла его, как мать могла бы обнять свое дитя, которое встретила после долгой разлуки.

И немедленно изо рта, глаз, ушей несчастного, уже умершего человека, извиваясь, полезла чернота.

Это было похоже на множество щупалец чудовища, спешащего покинуть тесное жилище, в котором уже не осталось пищи. Оно торопилось, ему не хватало проломленных глазниц и разорванного до ушей рта. Поэтому монстр надавил изнутри стеснявшего его черепа – и тот треснул, освободив поток осклизлой субстанции, моментально облепившей голову Насти.

Фыф застонал и закрыл лапами свой единственный глаз. Он мог бы остановить этот кошмар одним движением мысли, отбросив любимую подальше от пакости, порожденной ею. Но он чувствовал, что сейчас, именно сейчас его Настя по-настоящему счастлива. Так, как никогда не была счастлива ни с ним, ни когда-либо еще. И шам не мог лишить единственное дорогое ему существо этого счастья, потому что знал – Настя никогда ему этого не простит. И сейчас единственное, что он мог сделать, – это не смотреть на происходящее.

Но и это ему не удалось.

Благодаря пыли Монумента Фыф при воскрешении достиг слишком высокого уровня, какой не снился даже Великим шамам, о которых среди его племени ходили легенды. И, пока что до конца не научившись управлять собственной силой, Фыф невольно видел внутренним зрением, как жуткая пакость быстро втягивается внутрь кио. Серебристое лицо Насти стремительно покрывалось неровной черной сеткой, похожей то ли на несимметричную паутину, то ли на трещины в неуязвимой танталовой коже.

Отключать свое внутреннее зрение шам пока не умел, поэтому он сделал единственное, что было возможно в подобной ситуации, – развернулся и бросился бежать. В мутировавший лес, под эфемерную защиту деревьев, подальше от жуткого места, где он потерял свою любимую, пожертвовавшую собой ради слепой материнской любви.

Он бежал, а внутри него ужас пережитого быстро сменялся ненавистью – не лучшим лекарством от горечи утраты, но единственно возможным для очень многих. Клин вышибают клином, одно сильное чувство гасится другим.

И сейчас Фыф ненавидел!

Себя за слабость, за то, что не смог скрыть от любимой страшную правду.

Захарова за то, что вернул к жизни его и Настю.

Но больше всего Фыф ненавидел человека, который не дал им умереть окончательно, из-за которого он и его любимая кио превратились в чудовищ.

Сталкера по имени Снайпер.

* * *

Оно вышло из леса прямо на нас. Существо, похожее на человека лишь общими очертаниями и способностью ходить на двух ногах. Его трясло, словно в лихорадке, и из огромного глаза, заменявшего собой голову, на серую траву Зоны катились слезы.

Я узнал его. Видел запись в научном комплексе Захарова, правда, не очень четкую, похожую на монтаж кадров из фильма ужасов. Впрочем, я не особенно доверял академику, который и приврать мог запросто. Может, и моих друзей он не оживлял, кто его знает, а лишь налепил типа видеодоказательство из нарезанных фрагментов фильмов ужасов…

Хотя настолько новый камуфляж жутковатое с виду существо могло получить лишь в одном месте: на складе Захарова. Тем более что там такие точно имелись…

В общем, были у меня поводы для сомнений. Поэтому я остановился и довольно громко поинтересовался:

– Фыф, это ты?

Я понимал, что нужно не говорить, а стрелять. Но в то же время я не привык убивать невинных существ – тем более, если это существо, возможно, раньше было моим другом.

Поэтому мне нужно было удостовериться…

И я удостоверился.

В следующее мгновение нас с Хащщем приподняла в воздух невидимая сила. Невысоко, от силы на полметра. И та же сила вырвала из моих рук автомат, при этом смяв его в неровный комок металла. Никогда не видел, чтобы надежное оружие мялось вот так, словно было сделано из пластилина. Как и оба моих пистолета, сорванные с пояса и также превращенные в бесполезные комки стали. Я почувствовал, как невидимое нечто потянуло было «Бритву» с моего пояса, но тут же отпустило, будто обжегшись. Мой нож – он такой, и без меня за себя постоять может.

Хотя сейчас я вряд ли чем-то мог помочь кому-либо, включая себя самого, ибо висел в воздухе, чувствуя, как меня со всех сторон сжимает ментальный кокон, не давая шевельнуть даже пальцем.

– Надо было… стрелять… – прохрипел Хащщ, болтающийся рядом со мной словно на невидимой виселице.

– Надо, – произнесло чудовище, подходя ближе. Кажется, оно сказало это шеей, приоткрыв на мгновение черную щель в ней. – Только это не помогло бы. Сейчас я могу не только вернуть пули стрелявшему, но и предугадать его намерения за несколько секунд до того, как он сам их осознает. Только зачем мне все это, Снайпер, скажи? К чему мне сила, когда мою Настю поглотило чудовище, рожденное ею же?

Я чувствовал даже через бронекостюм, как вибрирует воздух от ненависти, излучаемой Фыфом. И смотрел на то, как его голова-глаз наливается кровью…

Похоже, шама накрыло безумие, замешанное на боли потери и жажде мести. Мести хоть кому-нибудь, любому объекту, на который Фыф решит возложить ответственность за свое горе. Понимаю его. Так всегда легче – найти крайнего и отомстить. Даже если на самом деле виновен ты сам. Себе мстить обычно не за что, да и как-то глупо. Для себя мы все идеальные, что бы ни натворили. И шам – не исключение.

Спорить с ним было бесполезно. Я уже понял – это не тот Фыф, которого я знал. Передо мной стояло чудовище, ослепленное жаждой убийства. Такому говорить что-то бесполезно, оно слышит только себя.

Но я все же попытался.

– Хащща хотя бы пощади, – сказал я. – Ты и так уже убил его семью.

Щель на шее Фыфа скривилась в подобии презрительной ухмылки.

– А это повод? – донеслось из нее. – Если ты съел курицу, это не причина для того, чтобы не убивать вторую. Верно, хомо? Вы же тоже жрете чужую плоть, чтобы жить, поэтому давай не будем о милосердии к пище. Кстати, зачем ты влез в этот костюм? Решил, что он тебя защитит? Глупость какая. Знаешь, мне хочется взглянуть тебе в глаза прежде, чем я отделю твои кости от мяса, как сделал это с самкой твоего друга.

Раздался треск, и мой бронекостюм, разломанный на сотни мельчайших фрагментов, с металлическим звоном осыпался на землю.

– Ты тоже изменился, – задумчиво произнес Фыф, рассматривая меня своим огромным глазом. – Превратился в урода. Как оно, хомо? Я вот тоже урод, всю жизнь им был, а сейчас вообще не пойми что. А ведь когда-то у нас были общие предки, которые превратили мой мир в радиоактивную пустыню, а своих потомков в чудовищ. И в этом мире то же самое, но пока только в рамках Зоны… Впрочем, это не главное, можешь не отвечать. Сейчас я хочу, чтобы ты, прежде, чем сдохнешь, почувствовал, каково оно – терять тех, кто тебе дорог.