Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да все не так уж страшно! — заметила я примирительно, имея в виду то ли Мамочкино состояние, то ли больницу. То ли и то и другое.
— Только не в этот чертов склеп! — воскликнул Уильям. Он на меня как будто рассердился. — Ты отвечаешь за то, чтобы она не попала в больницу. А где обещанный чай? — Он посмотрел на меня многозначительно и снова уткнулся в карты.
Когда гости ушли, я поднялась по скрипучим ступенькам на второй этаж проведать Мамочку. Она спала. Тогда я спустилась, прибралась и с книжкой отправилась обратно в спальню. Решила, что немного посижу с ней рядом, почитаю. Я знала, что даже во сне она почувствует мое присутствие.
Через раздвинутые занавески на меня взирало утыканное звездами небо. Одна звезда двигалась, и я решила, что это спутник, возможно даже советский. Всегда, когда я замечала в небе мерцание, я представляла себе русского космонавта Валентину Терешкову. Вот русские: отправили женщину в космос, так почему американцы отстают? Если они и вправду скоро высадятся на Луне, я очень надеюсь, что в команде будет женщина. Ведь это правильно. А вы так не считаете? Вот Валентина наверняка бы согласилась полететь на американской ракете. Я даже подумывала, не написать ли в какую-нибудь ответственную инстанцию, но вряд ли ко мне стали бы прислушиваться.
Задернув занавески, я включила светильник и села читать. Книженцию эту я прикупила по случаю всего-то за шесть пенсов в букинисте. В ней говорилось о планете, сводившей людей с ума. Безумно интересно. Я уже почти дошла до конца, как Мамочка вдруг проснулась. Она уселась на кровати и произнесла:
— Ему захочется горяченького. Чего бы приготовить?
— Мамочка?
— Не дашь же просто бутерброд. После всего, что он пережил и сколько прошагал.
— Мамочка, ты хочешь пить? — Я коснулась ее руки, пальцы были ледяные. — Дай я взобью тебе подушку.
— Не обо мне сейчас речь. Ральфу захочется горяченького.
Рука моя метнулась к заколкам, я на секунду отвернулась. Мамочкиного сына Ральфа убили в конце Первой мировой в Монсе. Уже после подписания перемирия. Она рассказывала, что его убил солдат, не примирившийся с тем, что война закончилась. Полковая сабля Ральфа хранилась в Мамочкиной спальне в нижнем ящике комода. Вот интересно: бывает ли, что человек проснулся, сел на кровати, но продолжает видеть сон?
— А ты как, Мамочка? Ты не проголодалась?
В этот момент она, похоже, очнулась. Непонимающе на меня посмотрела. Обшарила взглядом комнату, проверила светильник, дверь, окно, словно не узнавала.
— К нам Уильям приходил? — спросила она.
— Да. С Джудит. Навещали тебя.
Она причмокнула губами:
— Уильям говорил про лошадь?
— Нет, Мамочка, тебе приснилось. На, выпей воды.
Сделав глоток, она опять легла. От вида разметавшихся по белизне подушки седых волос мне стало невыносимо грустно. Она прикрыла глаза. Я посидела рядом, пока не убедилась, что она заснула.
Назавтра Мамочка проснулась поздно. Чувствовала она себя прескверно, а руки и ноги оставались холодными как ледышки, несмотря на гору одеял. В довершение всего ребра в месте удара распухли и посинели. Надев пальто, я поспешила в деревню звонить в приемную доктора Блума. Секретарша пообещала, что передаст мое сообщение.
Доктор Блум явился ближе к полудню. Он сразу же пошел наверх. Буквально через пару минут спустился.
— Я улучшений не наблюдаю. Сейчас распоряжусь, чтобы приехала «скорая» и отвезла ее в больницу.
— Но она не поедет!
— Она уже с трудом соображает. Спросила, не крысолов ли я.
— Она шутила! Такое уж у Мамочки чувство юмора.
Он сел за стол, достал бумаги и принялся писать.
— Мне так не кажется. Она пожаловалась, что у вас в балках крысы водятся.
— У нас действительно там крысы! Бывает, что они забираются под крышу!
— Ее необходимо отвезти в больницу. Чем ты ей здесь поможешь? — Он показал на все наше свисающее с потолка богатство: пучки пиретрума, вербены, крестовника, укропа, зверобоя. — Ты этим будешь ее лечить?
Я возразила, что не допущу, чтобы ее забрали, и Блум вздохнул. Он заявил, что не готов ходить к нам ежедневно, в особенности если его рекомендациями пренебрегают. Добавил, что если мне его советы не нужны, то нечего звонить. Сказал, что Мамочке необходимо сдать анализы.
— Анализы? На что?
— На то, чтобы я мог ответить на твой вопрос. По-моему, ты забываешь, что ей семьдесят семь лет. Хочешь, оставь ее здесь и пичкай своим вонючим зверобоем, лапками летучей мыши, да хоть чертом в ступе. Или я ее забираю. Но бегать туда-обратно каждый день я не намерен. Решай.
И он защелкнул портфель.
Клик-клак.
Наверное, позволив Блуму увезти ее в больницу, я совершила худший поступок в жизни. А что мне было делать? Сопротивляться? Возможно. Тут Мамочка еще так странно выступила: дала уговорить себя даже раньше, чем я сама созрела. Короче, приехала «скорая» и забрала ее. Она взглянула на меня с носилок — нет, не с укором; ни боли, ни обиды в этом взгляде не было. Одна растерянность. Они отвезли ее к черту на кулички — аж в Лестер, поскольку Блум сказал, что только там ей смогут оказать надлежащую помощь. По-прежнему не поясняя, о какой именно помощи речь.
Я навещала ее каждый день и оставалась в больнице столько, сколько разрешалось, хотя от запаха антисептика у меня раскалывалась голова. Чтобы сэкономить, я каталась в Лестер автостопом. Поймать машину было не сказать чтобы просто, но у меня обычно получалось. По ходу дела я заметила одну странность. Не успевала я сесть на пассажирское сиденье и сказать, что еду в Королевский госпиталь, как водители тут же принимались изливать мне душу. Мне ничего не приходилось делать: ни спрашивать, ни говорить. Мужчины — а все водители за редким исключением были мужчинами — рассказывали о проблемах со здоровьем, о стрессах на работе и даже о неурядицах в семейной жизни. И довозили меня прямо-таки до госпиталя. Даже когда я предлагала выйти на светофоре или где-то еще, они упорно подвозили меня к самому входу. Бывало, захлопну дверцу, обернусь, а водила все еще рассказывает.
Больных можно было посещать с трех до шести вечера. Иногда Мамочка встречала меня в полном рассудке, и мы болтали как ни в чем не бывало. Она мне говорила, что ей приготовить дома, и я тайком протаскивала лекарственные смеси в больницу. А иногда она меня не узнавала. Еще бывало: узнает меня, но не понимает, где находится. Как будто оторвалась от реальности и пребывает где-то не здесь.
— Осока, развяжи мне ноги, прошу тебя. Зачем они связали мне ноги?
— Мамочка, успокойся. У тебя не связаны ноги. Ну посмотри сама.
— Я плохо сплю. Та женщина на соседней койке без конца царапает стену. Так убивается по своему малютке, что уже все ногти стерла в кровь.