— Как… ты… могла?

— Прости, я думала, тебе понравится. Ведь фараон не удостоил тебя брачной ночи, и ты, должно быть…

— Не прикасайся ко мне! — взвизгнула Кийя, когда Гилухеппа попыталась схватить ее за руку.

— Прости меня, сестра! Ты ведь не выдашь нас? Мы ведь такие же, как и ты, — оторванные от дома, несчастные и одинокие. Нам тоже хочется любви! Не выдашь?

— Нет, я вас не выдам. Но и вы ко мне… больше не подходите, — решительно закончила Кийя и шагнула в свои покои.

В постели, борясь с навязчивыми видениями этого вечера, Кийя то и дело ловила себя на том, что ее рука тянется к заветной складочке в лоне. Как ей мучительно хотелось нащупать эту чувствительную точку, утолить щекочущий зуд, но она усилием воли заставляла себя отдергивать руку. Чтобы разобраться самой в собственных мыслях, она говорила, обращаясь к своей наставнице:

— Нет, Шубад, не говори мне ничего о чувственности! Я не должна уподобляться им, ни за что! Погрязнуть в пьянстве и разврате, забыть о своем предназначении, превратиться в одну из этих глупых, похотливых самок? Довольствоваться пирушками с лицедеями и ласками наложниц? Нет! Не для этого я приехала в Египет. Я приехала для того, чтобы стать женой фараона. Настоящей женой, а не кошкой в гареме. Молчи, Шубад!..

Первая брачная ночь все-таки состоялась. Правда, это случилось примерно через два месяца после свадьбы. Получив письмо своей дочери, Тушратта немедленно написал царице Тии, мягко попеняв ее поведением сына. После неприятного разговора с матерью Аменхотеп Четвертый явился в Место Красоты без предупреждения.

Растерянная и одетая не в лучшие свои одеяния, Кийя прибежала в центральный зал и склонилась перед фараоном. Тот, не скрывая досады от необходимости пребывания здесь, приказал:

— Показывай свои покои!

В спальне он небрежно кивнул на кровать и, пока царевна раздевалась, путаясь в платье, хмуро смотрел в сторону. Когда Кийя наконец освободилась от одежд и выпрямилась перед фараоном, трепеща от волнения, он соизволил взглянуть на нее.

— Ну что, по-нашему научилась уже понимать? — грубовато спросил он.

— Да, господин.

— Тогда ложись.

Это было совсем не то, чего ожидала Кийя. Она предполагала, что лишится своей чистоты медленно, пышно, церемонно. Что прочувствует всю важность момента, узнает все то, о чем пыталась рассказать ей Шубад. Сблизится с мужем, в конце концов. Но все получилось быстро, скомканно и унизительно. Аменхотеп подмял Кийю под себя, как куклу, и рывком раздвинул ей ноги. Она почувствовала его сухой палец там, где обычно ласкала себя, но сейчас она не ощутила ничего похожего на возбуждение — мешали обида и стыд. Пальцем он проник в нее, туда, куда сама она ни разу еще не решалась проникать. Кийя почувствовала неприятный укол и, сжавшись в комочек, умоляюще посмотрела на супруга. Лицо Аменхотепа не выражало ничего, только легкие складочки подергивались у носа, словно он с трудом сдерживал брезгливость. Он сделал пальцем круговое движение, и внутри стало влажно, несмотря на то что Кийя готова была расплакаться. Удовлетворенно кивнув сам себе, Аменхотеп убрал палец, и вместо него она почувствовала, как нечто большое и твердое пытается проникнуть туда, где для такого большого и твердого явно нет места… От неожиданной и острой боли Кийя невольно вскрикнула. Аменхотеп недовольно взглянул на нее, и она закрыла рот руками. С каждым толчком он продвигался все глубже, и ей становилось все больнее. В конце концов она зажмурилась, чтобы не выдать глазами свои страдания. Молча, с каменным выражением лица Аменхотеп выполнил супружеский долг и не оглядываясь вышел из комнаты.

Скорчившись от боли, Кийя лежала на боку и тихонько постанывала. Слез не было, была только холодная, удушающая ярость. Она злилась на него — за то, что презирает. Злилась на Нефертити — за то, что владеет всеми его мыслями и желаниями. Злилась на себя — за то, что растерялась, не успела применить свою премудрость, полученную на уроках Шубад. «Надо было станцевать, надо было сделать ему массаж, надо было… хоть что-нибудь предпринять!» — с отчаянием думала она и кусала губы.

Кряхтя выпрямившись, Кийя с отвращением глянула на маленькое кровавое пятнышко на белой льняной простыне. «И это все?» Боль внизу живота поутихла, и она позвала служанок для омовения. Те забежали в комнату с радостными лицами и принялись на все лады поздравлять ее. Резко заставив их замолчать, Кийя задумалась. Есть ли у нее надежда на повторный визит фараона? Вероятно, есть, учитывая большой срок беременности Нефертити. Скоро она не сможет принимать его у себя на ложе. Царевна немного воспрянула духом. «Я достану тебя, глупый, заносчивый, надутый… паразит. Ты ответишь мне за это». Кийя ругала Аменхотепа на все лады, пытаясь заглушить в себе чувства совсем иного рода. Чувства, или, скорее, ощущения, которые делали ее предательски слабой и безвольной, подкашивали ноги, поднимали теплую, щекочущую волну в ее теле при воспоминании о его запахе, о его настойчивых пальцах, о блеске его глаз из-под тяжелых полуприкрытых век…

Немного опомнившись после первой брачной ночи, Кийя постаралась привести свои мысли и чувства в порядок. В ней даже проснулось что-то похожее на азарт. Холодность мужа раззадорила не только ее гордость, но и чувственность. «Я заставлю тебя ползать, умоляя о близости», — думала Кийя, вместо злости испытывая возбуждение. Перво-наперво она решила найти способ, чтобы подсмотреть за любовью Аменхотепа и Нефертити. Это дало бы ей ключ к собственному поведению.

— Как хотите, но добейтесь этого, — говорила она своим самым верным митаннийским служанкам, — ублажайте охранников, подкупайте слуг, обещайте золотые горы постельничим и прачкам! Но я должна это увидеть! И как можно скорее.

Времени действительно было немного, живот Нефертити становился все больше, и скоро она уже не сможет принимать у себя мужа. Сестру Кийя не стала посвящать в свои планы, поскольку не доверяла ей совершенно, несмотря на то что сама была хранительницей ее секрета. «Выдать не выдаст, но может попробовать помешать», — рассуждала она. Служанки под страхом смерти также хранили секрет своей госпожи и, положившись лишь на себя, выискивали подходы к царской опочивальне. Выяснилось, что охраняется дворец так, чтобы мышь не проскользнула, и к покоям молодого фараона не подойти ближе чем на полет стрелы. Кийя уже начала терять надежду, как одна из служанок, Пудха, принесла добрую весть:

— Госпожа, сегодня ночью молодой фараон с супругой собираются посетить храм Атона.

— Ночью? Солнечный храм? Какой бред. Впрочем, ты молодец. Откуда узнала?

— Друг сказал, — ответила Пудха и зарделась.

— Кто же твой друг?

— Постельничий молодого государя, — шепотом сообщила Пудха и опустила хорошенькое личико.

— Правильных друзей заводишь, — добродушно усмехнулась Кийя и, сняв с руки дутый золотой браслет с подвесками, протянула служанке.

Та на коленях приняла подарок и залепетала слова благодарности, но Кийя уже не слушала ее. Она прикидывала, где ей лучше спрятаться, чтобы разглядеть все происходящее в храме Атона.