Воронцов вернулся к себе в кабинет, закурил, пытаясь успокоиться, и уперся взглядом в скованного наручниками Анатолия Лавренева (по «погонялу» Лаврентия). Лавренев был крепким, коротко стриженным парнем. Когда-то он неплохо боксировал, но в последние годы занимался ночным разбоем и удары отрабатывал на жертвах – их Лаврентий с подельниками засекали у автомобильных стоянок, потом доводили до подъездов, там нападали стремительно, били и брали с уже бесчувственных тел все сколько-нибудь ценное. На разбой Лавренев ходил, как на работу – почти что каждый день. Его «бригадку» было трудно отловить, потому что жертвы, приходя в себя, как правило, в больнице, никого не могли вспомнить и опознать. А некоторые вообще в себя уже и не приходили… Длинная и безнаказанная череда налетов убедила Лаврентия в том, что у милиции на него ничего нет, поэтому факт задержания был для него полной неожиданностью. «Колоться» он действительно не собирался и на тяжелый взгляд Воронка ответил уверенно-наглым взглядом.

Опер загасил окурок в пепельнице и без прелюдий продолжил разговор, прерванный Крыловым:

– У тебя, Толик, отсюда есть два выхода. Один – в тюрьму. Второй, не хочу врать, тоже в тюрьму. Но есть нюансы! Которые делают эти два выхода если и не противоположными, то разными. Ты ведь налетчик опытный, в переделках бывал… Сколько раз тебя в оперчасти мучили?

Лавренев вскинул голову:

– Вот именно, что мучили!

Воронцов ухмыльнулся:

– И все безвинно, поди?

Лаврентий прищурился и слегка цыкнул зубом:

– Винно, безвинно – а однако, не судим я! Юридический факт.

– О, как! – Опер уселся поудобнее, закинув ногу на ногу и достав новую сигарету. – То есть анкетка чистая?

Толик жадно посмотрел на сигарету и облизнул сухие губы:

– Тута, как я погляжу, на анкетку всем насрать… но тем не менее чистая!

Воронцов, совсем как Крылов давеча, всплеснул руками:

– Анатолий, а как же два ареста? А примерно с годик в изоляторе в общей сложности?

Лавренев презрительно скривился:

– И дальше что?! Кнопочку в компьютере нажмите: там вам расскажут. Где судимость?! До суда даже не дошло. Голый вассер, начальник.

Воронок с готовностью, даже с каким-то внешним удовлетворением согласился, хлопнув себя по коленке:

– Есть такая партия! Что ж – будем к себе суровы. Действительно, до суда как-то у тебя не доходило. Очевидно, ты и на этот раз собираешься соскочить?

– Соскакивать надо с чего-то… Я пока не пойму, зачем напрягаться?

– То есть, если я правильно понял, тебе нужны доказательства?

Лаврентий издевательски разулыбался:

– Нет, я за так за чистосердечное напишу!

Воронок также солнечно улыбнулся ему в ответ:

– Напишешь? Сам?

Лавренев перестал улыбаться:

– У меня что, лицо дебила? Слюни текут?

Воронцов тоже посерьезнел – вслед за «клиентом»:

– Лицо у тебя, прямо скажем…

– Интересно, какое?!

– Ну, на месте девушек я бы в машину к водителю с таким лицом не садился бы… Даже не с лицом, а с харей…

Толик возмущенно выпрямился на стуле:

– Ага, а у вас тут в оперчасти все с поповскими рожами, постными и благостными.

Опер помахал рукой:

– Не будем о внешности. Что-то мы отвлеклись. Давай-ка сначала договоримся о правилах игры. Ты в мутках моченный, поэтому хорошо знаешь: что бы ты ни сказал – все слова, пока они через протокол не прошли.

– Где-то так, – согласился Лаврентий.

– Ну и чудесно. Тогда будем торговаться. Я тебя постараюсь убедить, почему тебе выгодно сесть в тюрьму…

– Уже интересно!

– …Сесть в тюрягу, но на моих условиях. Иначе ты можешь – не обязательно именно в данный момент – загреметь туда по-другому.

Лавренев недоверчиво-снисходительно прищурился:

– И в чем же две разницы?

– Ну, что ж, поехали…

Воронцов встал и набрал в легкие побольше воздуха, однако налетчик не дал ему начать процесс «охмурежки»:

– А в этом помещении разговоры разговаривать безопасно?

Опер укоризненно покачал головой:

– То-олик! Ну где ты когда за всю свою практику видел у нашего брата скрытые диктофоны и тайные видеокамеры?

Лавренев ничего не сказал, однако наморщенным лобиком своим дал понять, что этот довод, сформулированный в виде ответа на вопрос вопросом же, его никак не убедил. Воронцов покорно кивнул, с некоторой даже долей обреченности:

– Хорошо, можем перейти в другой кабинет.

– Да ладно, не будем суетиться, – великодушно согласился Толик. – Если что – 51-я статья Конституции[12].

Лицо опера затвердело, у его носа резче обозначились две глубокие складки:

– Толик, когда такие, как ты, говорят о Конституции – моя рука непроизвольно тянется к кобуре. Ты меня не зли. Тебя ведь не били?

– Пока – нет.

– Видишь, значит, по-человечьи относятся. И я к тебе ничего личного не имею. Отношусь с уважением. Поехали?

– Излагай,

– Чай-кофе?

– Опосля. Сигаретку бы.

– Нет проблем.

Воронцов дал налетчику сигарету, поднес зажигалку, убедился, что Лавренев прикурил, и прошелся по кабинету. Лаврентий, глубоко затягиваясь горьким дымом, настороженно провожал расхаживающего опера глазами.

– Итак, что мы имеем? За период 1999—2000 год ваша группка «Ух» совершила под девяносто налетов, в основном в Калининском, Приморском, Красносельском и Василеостровском районах. Весь состав группы находится у нас в плену с сегодняшнего утра. Что они говорят – тебе пока неведомо. Может, молчат. А может, и нет. Так?

Воронцов врал. Их отдел знал только про Анатолия с напарником, да и то… Громко сказано – знал. Лаврентий молчал, и опер продолжил:

– Но меня все это не колышет! Мне интересно знать сначала другое: кто и почему посоветовал тебе перевозить в багажнике два автомата – и ты будешь смеяться – Калашниковых?

– И всего-то? – хмыкнул Толик, восхищаясь ментовской наглостью.

– Только это, – кивком подтвердил Воронок. – А на остальные разговоры твоих подельников мы зенки закроем.

Лаврентий даже раздумывать не стал:

– Не катит.