удостаивает Эймоса скупой улыбкой. – Ты проявил верность Господу нашему, как я и ожидал.

Краем глаза я замечаю, как недовольно хмурится Люк. Ему семнадцать, он старше меня всего на месяц или около того – по крайней мере, насколько это известно, – и всю свою жизнь он провел на Базе. Каждое воскресное утро отец Джон повторяет нам, что лишь самым достойным людям, лучшим из лучших, самым преданным и истинно верующим, позволено служить в Легионе, ибо Господь не ошибается, и думать иначе – лютая ересь. И все-таки я не уверена, что Люк подходит критериям отбора. Отнюдь не уверена.

Когда нам обоим было по двенадцать, я застукала его за сараями, где он издевался над опоссумом и так жестоко изранил его ножом, что Эймосу пришлось избавить бедного зверька от мучений, пристрелив из ружья. Люку досталось за тот проступок – отец Джон неустанно напоминает, что мы должны с уважением относиться ко всем тварям Божьим, даже самым малым (конечно, за исключением Чужаков), – и он так и не простил мне, что я тогда на него пожаловалась. Иногда я ловлю на себе его взгляд, и мне становится жутко.

– Прислужники Змея напали на одного из наших Братьев! – громко восклицает Люк. – Подстерегли, избили, а потом гнались за ним почти через весь округ! Завтра же с утра мы должны отправиться в Лейфилд и показать им, что такое возмездие Господне!

Над толпой проносится шелест голосов. Многие из тех, что мне удается разобрать, не согласны с Люком, но не все. Далеко не все.

– Значит, вот как ты бы поступил, да, Люк? – спрашивает отец Джон. Его голос превратился в низкий рокот, однако тон кажется почти дружелюбным. У меня по спине пробегают мурашки, а толпа вновь мгновенно умолкает.

– Да, отче, – сверкая глазами, подтверждает Люк. – Именно так. Я сделаю это, только дай приказ.

– Ты подчинишься моему приказу?

– Да, отче.

– Беспрекословно?

– Да, отче.

– И после того, как я похвалил брата Эймоса за то, что он подставил другую щеку, ты взываешь к мести? – Отец Джон постепенно повышает голос. – Перед лицом своих Братьев и Сестер, в этом самом месте, созданном нашими общими силами, ты смеешь думать, что знаешь волю Господню лучше меня? Так велика твоя гордыня?

Люк вздрагивает, но продолжает смотреть в глаза Пророку.

– Ты усомнился во мне, Люк?

Люк не отвечает. Отец Джон делает шаг вперед, к краю крыльца. На лице разлита бледность, взгляд пронзителен.

– Я задал тебе вопрос, Люк, – произносит он, и голос его нарастает, словно катящаяся с горы лавина камней. – Я задал вопрос, И ВО ИМЯ СВЯТЕЙШЕГО ГОСПОДА ТЫ МНЕ ОТВЕТИШЬ, А ИНАЧЕ БУДЕШЬ ЛЮБОВАТЬСЯ ЯЩИКОМ ИЗНУТРИ ДО САМОГО АРМАГЕДДОНА!

Этот голос так гремит, что кажется почти нечеловеческим; его раскаты грохочут и ударяют в уши, словно гром. Люк отшатывается, в глазах плещется страх. Несколько моих Братьев и Сестер пятятся, ошеломленные внезапной яростью Пророка.

– ОТВЕЧАЙ! – ревет отец Джон.

Люк нервно сглатывает.

– Нет, отче, – едва слышно бормочет он. – Я не усомнился в тебе. Прости меня.

– Признаешь ли ты свою гордыню? – вопрошает отец Джон уже обычным тоном. Обратная перемена в голосе происходит так же резко и неожиданно.

Люк буравит взглядом асфальт под ногами.

– Да, отче.

– Понимаешь ли, что ставить под сомнение волю Господню – это ересь?

– Да, отче.

Отец Джон кивает.

– Чтобы впредь подобного не было, Люк. Всевышний далеко не столь милостив, как я.

Люк молчит и не поднимает глаз. Его лицо пепельно-серого цвета.

– Мужи и жены Легиона Господня, – обращается к нам отец Джон. – Члены моей семьи, коих я люблю более всех на этой прόклятой, грешной планете. Вера ваша истинна и крепка, и день за днем я восхищаюсь вашей стойкостью перед ересью. Я благодарю Бога за то, что объединил нас, за мудрость и милость Его, за то, что вдохновляет нас совершенством Своим. Братья и Сестры, всем нам давно известно, что последние дни грядут, и Господь напоминает нам, что времени осталось мало. Те из нас, кого Он осенил благословением и направил на Истинный путь, скоро сойдутся в битве с прислужниками Змея, и, когда настанет срок, мощь возмездия Господня потрясет всех и каждого. Всех и каждого, Братья и Сестры мои, и зрелище это будет прекрасным и ужасным. Однако сей славный день и час назначен будет не смертным, не мной и не кем-либо из вас. Срок изберет сам Господь. Сомневаетесь ли вы в моих словах?

Звучит всеобщее оглушительное «Нет!», и только Люк не размыкает губ. Я вижу это, потому что наблюдаю за ним.

Отец Джон улыбается.

– Господь благ, – говорит он. – Джулия, обработай раны Эймоса и вели Бекки приготовить ему ванну. Центурионы, ступайте в Большой дом и ждите меня. Нейт, проследи за разгрузкой припасов. Все, что предназначено мне, пускай принесут в мой кабинет. Все остальные могут вернуться к своим делам.

Толпа постепенно расходится, двор наполняется негромким гулом разговоров. Джулия направляется за часовню, в домик, где живет вместе с Бекки и где находятся все медицинские средства. Беар, Хорайзен и двое других Центурионов шагают к Большому дому. Отец Джон неподвижно стоит на крыльце, и внутренний голос шепчет мне: это еще не конец. Я невольно морщусь, заметив, что отец Джон, сузив глаза, смотрит на Люка. Голос в моей голове не ошибся.

– Люк, – окликает Пророк.

Все застывают на месте. Люк, который уже двинулся к пикапу, оборачивается.

– Да, отче?

– Идем в часовню, – велит отец Джон. – Я помолюсь вместе с тобой.

Люк снова опускает голову и бредет в часовню. Он прекрасно знает, что ждет его там, и для остальных это тоже не секрет. Братья и Сестры поспешно рассыпаются в разные стороны, как будто всем срочно куда-то понадобилось.

Бекки берет Эймоса под руку и уводит. Нейт откидывает задний борт пикапа и принимается разбирать пакеты и коробки. Я подхожу в тот момент, когда он выгружает ящик консервированных помидоров. В быстро сгущающихся сумерках хорошо заметны мышцы на его руках.

– Помощь нужна? – осведомляюсь я.

Он широко улыбается, и я рада знакомому ощущению: в животе все тает, кожа вспыхивает огнем.

– Сам справлюсь, – отвечает Нейт. – Можешь идти.

Я киваю, но не ухожу, а продолжаю смотреть, как он ставит ящик на землю и тянется за следующим.

– Вид у Люка был унылый, – отпускаю я замечание.

Нейт пожимает плечами.

– Он мужчина с сильной верой. Точнее, юноша. Небольшая лекция о том, как этой силой управлять, ему не помешает, хотя вообще-то дела духовные не по моей части.

– «Все дела на свете суть духовные, –