– Пояс потрясающий. Это что, Ферре?

– Нет, Диор.

Птичий клекот. Мирный ровный фон, на котором так хорошо было сосредоточиться. Я заканчивала текст, и девичье щебетание меня вдохновляло быстрее бежать к финишу.

– Лия, покажите письмо! Уже готово?

– Да, через пять минут принесу.

– Я так, с экрана прочитаю. Не надо распечатывать.

Лия и Аня стояли в двух шагах от моего стола. Я подняла голову. Лия делала мне страшные глаза. Кошмар! Я не успела доделать вовремя, и теперь Островская в опасности. Меня осенило – я залезла в почту, нашла Лиин адрес, приаттачила файл Editor’s letter.doc и отправила благую весть.

Теперь ей нужно дать знак. Я, как Штирлиц на грани провала, решила идти ва-банк – влезть в их разговор. Это было не очень-то вежливо, но это был шанс.

– Лия, ты заодно посмотри там в почте – мой автор, которому я заказывала текст, почему-то отправил его на твой адрес. Понимаешь меня?

Лия все поняла. Я расслабилась. Я наслаждалась чистым чувством, которое испытывает человек, который умудрился вскочить в последний вагон уходящего поезда и втащить за собой приятеля с его огромным чемоданом.

– А что, если для следующего номера снять фешн в цирке? Представляете, тигры, львы и девушка в шелковом вечернем платье!

Лии надо было выиграть время, пока она найдет в почте мое послание, и она отвлекала внимание Волковой.

– А еще какие идеи? – Аня никогда не брала первое, что ей предлагали. Даже если идея была заведомо хороша. Волкова всегда пыталась взять еще, еще и еще немного больше. Обсуждения могли продолжаться бесконечно – мы копали и копали в своих мозгах, пока лопата не начинала скрести по дну наших черепных коробок. Поэтому Лия рисковала, конечно, нарваться на многочасовое стихийное совещание по поводу следующего номера, зато цирк стопроцентно уводил внимание начальницы от манипуляций с почтой.

– Еще это может быть зоопарк, как вы думаете? – Лия уже нашла мейл и просто тянула время.

– А если не звери? Еще, еще! Что еще?! Где у нас итальянский «Вог»? Мне нужен модный тренд!

Совещание практически стартовало.

– В цирке дорого снимать, – сказала Артюхова. – Надо за арену заплатить, за дрессировщика.

– Значит, надо договориться с ними по бартеру! И пусть на билетах будет логотип Gloss – слышите, Лия? И плакат в фойе с кадрами из этой съемки. Скажите, что мы будем их поддерживать в течение года.

«Интересно, как? – подумала я. – Возьмем тигренка на содержание, будем оплачивать его кошачий корм?»

Лия попала – теперь ей придется звонить в цирк и объяснять, что журналу Gloss требуется целый зоопарк в течение года. И бесплатно.

– Нам уже через неделю снимать, я не успею… – Островская пыталась спастись из последних сил.

– Да что там сложного – с цирком договориться?! Это что, Большой театр? – Аня закрыла тему. – Так, показывайте письмо редактора!

Аня углубилась в чтение. Лия стояла рядом, оглядывалась по сторонам, ища сочувствия и поддержки. Я кивнула ей, но она проигнорировала мои знаки. Краснова с Аллочкой хихикали, обсуждая цирковое представление. Наташа была целиком поглощена работой. В редакции на несколько секунд воцарилась тишина, нарушаемая только цоканьем ногтей по клавишам клавиатур.

– Издеваетесь?! – воскликнула Волкова.

Все насторожились.

– Вы это собираетесь ставить в номер, да?!

Лия растерялась. Неудачи здесь были личным делом каждого.

– Это один из вариантов. Для обсуждения…

Островская говорила и пыталась прочесть текст, открытый на экране. Я ведь не успела вовремя показать ей работу. Лия, конечно, все бы исправила.

Я подвела ее! Подвела человека, который мне ничего плохого не сделал. И вспомнила – Островская же говорила, что дружит с Настей. И тут же устыдилась – та история не имела никакого отношения к Лии. Она ни в чем не виновата передо мной.

– Вы ерунду сейчас говорите! Это даже не надо обсуждать! Вы замещаете главного редактора и не знаете, что глянец не пишет о политике? Отошлите это Полозовой на Маврикий – пусть разбирается со своими сотрудниками.

Аня направилась к дверям.

Лия чуть не плакала. Мне стало ее ужасно жаль. Она, конечно, бывала резка, и со мной в том числе, но публичная порка получилась жестокой. И несправедливой. Островская не была официально назначена замом, но по умолчанию считалось, что она – второе лицо. Тем более вот так, при всех, наотмашь – это очень обидно!

– Аня, подождите!

Волкова затормозила.

– Что у вас, Алена?

– Это не Лия. Это я. Лия не успевала. Она очень загружена. Попросила меня доделать. Подредактировать. Это я вписала про политику. По старой памяти. Я еще не совсем поняла, как в формате работать.

– То есть это вы писали, да? Лия, вы Алене поручили это сделать?

Повисла пауза.

– Ну, не совсем. Но…

Это был явно неудачный для Островской день. Краснова в углу торжествовала.

Кажется, мое вмешательство только ухудшило ситуацию. Зачем я влезла?

– А у вас интересно получилось. Политика и гламур – это свежее. Вы молодец, Алена! Чувствуется, есть потенциал, есть идеи. Лия, поставьте текст как есть, без изменений.

Волкова ушла.

Я стояла красная. Было, конечно, приятно, что я справилась. Но и страшно неловко, что я случайно сбросила с поезда Островскую с ее чемоданом.

Краснова подмигнула мне.

– Лия, извини, что так вышло. Мне не надо было, конечно, влезать. Прости, а? – сказала я и сделала движение навстречу.

Мы стояли близко и могли почти шептать – никто бы не услышал, о чем.

– Ты хочешь здесь работать, да? – Она шипела, даже плевалась, и капелька ее яда попала мне на верхнюю губу.

– Хочу, хочу. Ну, не сердись. Я сама себя ругаю. Давай я как-нибудь реабилитируюсь, что-нибудь сделаю тебе хорошее.

Я улыбнулась.

– А ты разве что-нибудь умеешь?

Лия не собиралась меня прощать. Повернулась и ушла. И унесла с собой чемодан, набитый обидами. А у меня не осталось даже маленькой радости от хорошо сделанного текста.

Вряд ли в этом журнале у меня что-нибудь получится. Я не понимаю здешних правил игры, делаю неловкие движения, не могу вписаться в рамки.

Глянцевый мир, в который я сбежала, очень отличался от газетного, черно-белого, в котором ориентироваться намного проще. Газета была устроена понятно и прозрачно. Умные отличались от дураков сразу. Дураки вообще у нас не задерживались. Вчерашние статьи разбирали на сегодняшней летучке. Любой из нас мог высказать свое мнение. За хороший материал мы получали премии, а если пропускали важные новости – нас штрафовали. Мы матерились, но не грубо и не зло. Мы соревновались в остроумии, высмеивая банкиров и олигархов, сплетничали о политиках и министрах – узнавали новости из первых рук и немедленно тащили их в редакцию для перетирания в острых зубах родного коллектива. Вот именно, родного. Несмотря на конкуренцию и соперничество, мы составляли одну семью.