Все они, разумеется, знали и понимали, что титул наследуется лишь по мужской линии. Но лишь после похорон, когда открыли завещание, стало ясно, что сестры остались без собственных средств к существованию. Значит, их судьба всецело зависела от прихоти и милости нового графа Уэстборна.

Шли недели, месяцы; новый граф не давал о себе знать и как будто не собирался вернуться на родину и поселиться в Шорли-Холле или влиять каким-то образом на жизнь трех сестер. Опекун исправно высылал своим подопечным ежемесячное содержание — также через поверенного. Сестры начали успокаиваться, решив, что их жизнь продолжится без вмешательства нового опекуна.

И вдруг три недели назад в Шорли-Холл приехал поверенный графа и сообщил, что граф Уэстборн великодушно предлагает руку и сердце любой из трех осиротевших сестер. Поверенный сурово добавил: граф, их опекун, рассчитывает на то, что его предложение будет принято.

Диана, самая старшая, которой исполнилось двадцать один год, была, можно сказать, обручена с сыном местного сквайра и потому могла не опасаться притязаний графа. Элизабет, младшая, которой было всего девятнадцать, объявила, что скорее уйдет в монастырь, чем станет женой человека, которого не любит и который не любит ее. Каро же решила избежать замужества еще более радикальным способом.

Отчаянно стремясь хоть как-то разнообразить до тех пор монотонную и размеренную жизнь, Каро решила на месяц-другой уехать в Лондон и найти себе место гувернантки или компаньонки у какой-нибудь знатной дамы. Когда же лорд Гейбриел Фолкнер явится в Шорли-Холл — по словам поверенного, узнав об отказе сестер выйти за него замуж, граф именно так и сделает, — Диана, несомненно взбешенная бегством средней сестры, буквально изничтожит его своим острым как бритва языком, которого побаиваются все, а затем прогонит, и он бежит, трусливо поджав хвост.

Украдкой собирая вещи, Каро думала о том, что месяца, в крайнем случае двух, будет вполне достаточно. Незаметно выбравшись из дома, она прошла пешком с полмили до перекрестка, где села в вечерний экипаж, идущий в Лондон.

Разумеется, все оказалось совсем не таким, как представляла себе Каро. Ни в одном почтенном семействе, ни в одной лавке готового платья не пожелали взять на службу молодую женщину без рекомендаций. А небольшая сумма денег, которую Каро взяла с собой, серьезно уменьшилась. Она рассчитывала, что ей не придется платить за жилье, но, не найдя места, вынуждена была снять себе скромную квартиру и заплатить за месяц вперед.

Более того, до тех пор, пока над ней не сжалился Дрю Батлер, позволив петь «У Ника», Каро боялась, что ей самой придется отправиться домой поджав хвост еще до того, как Гейбриел Фолкнер вернется в Англию, и задолго до того, как неукротимая Диана отчитает и с позором прогонит его!

Доминик с интересом наблюдал за выразительным лицом Каро. Интересно, о чем она сейчас думает?

— По-моему, вы можете покончить с неопределенностью своего положения, если вернетесь туда, откуда приехали, — проникновенным голосом сказал он.

Ясные глаза цвета морской волны снова затуманились, и Доминик встревожился. Почему Каро так не хочет — а может, даже боится — возвращаться к прежней жизни? Он невольно задумался. От чего или от кого прячется эта красивая молодая женщина?

Доминик внушал себе, что ему нет никакого дела до прошлого и будущего Каро Мортон. И все же он не мог заставить себя прогнать ее. Если беглянка вернется домой, ее наверняка ждет суровое наказание.

Что, если она ищет спасения от деспотичного отца… или жестокого мужа? Наверняка тот или другой пытались сломить ее дух, который вызывал в Доминике такое восхищение…

Она покачала головой:

— Боюсь, милорд, сейчас о возвращении домой и речи быть не может!

Он удивленно поднял черные брови.

— Да, так вы мне уже говорили. А пока… неужели мне и дальше придется преждевременно седеть всякий раз, когда я вынужден буду вытаскивать вас из очередной передряги?

— Милорд, сейчас я не вижу на вашей голове ни единого седого волоска. — Она с веселым удивлением оглядела его шевелюру.

— Боюсь, скоро они появятся. — Доминик печально вздохнул, но, услышав ее низкий, грудной смех, улыбнулся. Правда, он тут же подосадовал на себя. Оказывается, и он вполне может подпасть под чары этой женщины, как уже подпали Батлер и Бен… а возможно, и Озборн.

Доминик ни в коем случае не желал поддаваться ее обаянию. Одно дело — переспать со случайной знакомой; и совершенно другое — позволить ей затронуть твое сердце. Пора ему сменить тактику; если он не сможет убедить Каро покинуть Лондон словами, придется попробовать более прямой подход…

Он не спеша встал из-за стола и пружинистой походкой направился к двери, которую быстро запер на ключ. Каро непроизвольно шагнула назад, настороженно глядя на него.

— Чтобы нам никто не помешал, — негромко пояснил Доминик, останавливаясь совсем рядом с ней.

Каро облизнула внезапно пересохшие губы и откинула голову назад, чтобы бесстрашно, как она надеялась, смотреть в его надменное красивое лицо.

— Мне пора идти…

— Еще не пора, Каро, — полушепотом ответил граф, охватывая ее щеку и проводя большим пальцем по ее пухлой, чувственной нижней губе.

— Я… Что вы делаете, милорд?

— Совсем недавно вы называли меня Домиником, — хрипло напомнил он.

Горло у Каро судорожно дернулось; она сглотнула подступивший ком.

— Что вы делаете, Доминик? — еле слышно повторила она.

Граф пожал широкими плечами:

— Надеюсь, мне удастся убедить вас в том, что… в положении моей любовницы есть и определенные преимущества.

Сообразив, как именно граф собирается демонстрировать ей эти «преимущества», Каро почувствовала, как под ней подкашиваются ноги. Она без труда вспомнила его твердые, безжалостные губы, которые так жадно впивались в нее вчера вечером, его сильные, ласковые руки, которыми он так тесно прижимал ее к себе…

— Милорд, вы ведете себя… крайне неблагоразумно!

Вместо ответа, он прислонился к столу и привлек ее к себе. Его необычные светло-серые глаза ласково смотрели на полураскрытые губы Каро; от его теплого дыхания шевелились волоски у нее на висках.

Доминик оказался слишком близко к ней. Так близко, что она ощущала идущие от него токи. Так близко, что ее ноздри уловили его неповторимый аромат, в котором смешались запах его изысканного одеколона и мускусный жар мужского тела.

Каро изо всех сил старалась овладеть собой.

— Доминик, я не позволю вам… о-о-о! — Она непроизвольно раскрыла рот, когда он обхватил ее за талию и привлек к себе. Она прижалась к нему всем телом: бедра к бедрам, трепещущие груди — к его широкой, мускулистой груди. Она положила руки ему на плечи, собираясь его оттолкнуть.

— Лучше не надо, — прошептал Доминик, угадав ее намерения. Он крепче сжал ее талию, плотнее притянув к себе, чтобы она не вырывалась. Сверху ему виден был ее затылок с тугим, некрасивым пучком. — Каро, прошу, выньте булавки из волос!