— Да всё как обычно. Открылись в семь. Почти сразу поехал с грузчиком в пекарню, она там же, на другом конце Апраксина двора, загрузили подовой хлеб, привезли…

— Самовывозом, стало быть берёте? — уточнил Путилин.

— Конечно, самовывозом. Так дешевле, быстрее и не зависишь от скорости их развозки. А то ведь не угадаешь, кому первому пекари хлеб повезут: тебе или кому другому.

— Ясно, давай дальше.

— Сгрузили, значит, два возка…

— Когда грузили, ты где был?

— Тут же, сам и грузил вместе с возницами. Я ж только называюсь приказчиком, а так… и жнец, и на дуде игрец, всё делаю. Да там — то работы крепкому мужику на пять минут всего.

— Ясно, дальше давай. Только не ври, Влас, мы ведь всё проверим..!

— Примерно около восьми, стало быть, закончили. Потом в магазине сидел, кассу держал. В девять обычно привозят белую булку. Белый хлеб привозит другой приказчик. Моё дело принять после разгрузки, проследить, чтоб не было недостачи, рассортировать и разложить по поддонам для удобства торговли. Ну и попутно торговать. Всё надо успеть. Так работал до десяти. К этому времени обычно приходит хозяин. Ну, вчера тоже пришёл. Мы с ним ушли в кабинет, правда, это громко сказано: просто закуток позади торгового зала, и я показал ему приходно — расходную книгу. Потом выпили с ним чаю — он завсегда пьёт чай с баранками и липовым цветом.

— Откуда же в апреле липовый цвет?

— Так с лета ещё, засушеный. Целая коробка в закутке стоит специально для Нил Степаныча.

— Так, ясно с чаем. Что дальше?

— Ну вот, потом уже, около одиннадцати, Нил Степаныч уехали, а я пошёл в зал, на подмогу продавцу Фёдору, у него самая торговля пошла.

— То есть ты был в торговом зале? — уточнил Путилин.

— Именно так, выше высокоблагородие. В первом часу пополудни прибежал посыльный из Гостиного двора, там купец Полотенников именины праздновал, так для всех своих служащих заказал кренделей и ватрушек. Я именно его и обслуживал. Да и других обслуживал. Это будет легко проверить. Примерно в два пополудни я пошёл обедать в трактир, знаете, поди " Самовар» в Апраксином переулке? — продолжил свой рассказ Дмитриев, но начальник сыскной полиции его остановил:

— Ключи у тебя были от квартиры Барклай?

— Ключи??? — опешил Дмитриев. — Отродясь никаких ключей от господских квартир в руках не держал!

— А не слыхал ли ты от Надежды Толпыгиной, что барыня её собиралась уехать на несколько дней?

— Нет, про то мы не разговаривали. Не было у нас обычаев хозяев обсуждать. Меня отец учил: справный работник о хозяине не говорит. Вот и мы с нею о хозяевах не разговаривали. Надя всё про сапожки тараторила, которые в обувной лавке присмотрела, всё звала, чтоб пойти примерить. Но я не мог отлучиться. Хозяин того не любит. Кто ж знал…

— Ладно, Влас, хорошо. Мы твои слова живо проверим. А покуда посидишь в кутузке. Спешить тебе всё равно особенно некуда: сегодня тебя ещё следователь будет допрашивать «под протокол». Если твой рассказ подтвердится, спать отправишься к себе домой.

— А вы что же, правда подумали, что это я свою невесту убил? — голос Власа задрожал от сдерживаемой обиды. Он возмущенно подался всем корпусом вперед, словно непременно желая заглянуть в глаза Ивану Дмитриевичу.

— Что я подумал, тебе того лучше не знать! — резко ответил Путилин. — Жизнь штука с одной стороны хитрая, а с другой — очень даже простая. Всякое бывает. И ревность, и обида, да и люди тоже все разные.

После того как Дмитриева увели конвойные, Путилин опять откинулся на спинку кресла и задумчиво пробормотал:

— Учить я вас не буду, что делать сами знаете. Слова Власа — проверить. Если окажется, что он действительно всё утро был безотлучно в магазине, то его надо отпускать. Эх, как нас задерживает то обстоятельство, что нельзя поговорить с госпожой Мелешевич.

Едва он успел закончить фразу, как в дверь постучали и на пороге появился секретарь. На самом деле его должность в «штатной росписи» Управления называлась непонятно и витиевато — «журналист Сыскной полиции», но к литературе его род занятий не имел ни малейшего отношения. Этот человек вёл «журнал происшествий», регистрировал входящие сообщения, готовил сводки и всё это надлежащим образом архивировал; строго говоря, его следовало именовать «референтом» или, на худой конец, «архивариусом». Поскольку все эти профессии для полицейского уха звучали не просто неуместными в этих стенах, а прямо — таки оскорбительными, «журналист» именовал сам себя «секретарём его высокопровосходительства Начальника Управления Сыскной полиции».

— Прошу прощения за беспокойство, но на ваше имя, ваше высокопревосходительство, поступило телеграфное сообщение, — важно сообщил он. — Передано — с полицейским шифром из Боровичей.

Путилин жестом подозвал секретаря, принял из его рук бланк.

— Начальнику Управления… м — м… так — так… дальше… — принялся он читать телеграмму. — На полученный запрос… так — так… По свидетельству управляющего имением Синельникова сторожа Семелюты госпожа Мелешевич последний раз была масленицу тчк Полицмейстер Петров… угу… Отправлено: двадцать пятое апреля, одиннадцать пятнадцать. Оперативно успели, я до полудня и не ждал ответа… Н — да, великая штука телеграф!

Несколько секунд Путилин сидел молча, невидящим взглядом уставившись в пустоту. Затем резко поднялся, оттолкнув кресло.

— Вот что, господа сыщики! Отставить проверять заявление Власа Дмитриева, — громко провозгласил он. — Есть дела поважнее!

— Какие же? — синхронно спросили Гаевский и Иванов, поднимаясь со своих мест.

— Едемте искать труп!

Через каких — то пятнадцать минут Путилин, Иванов, Гаевский, а также урядник и двое рядовых чинов из четвёртого участка Спасской части прибыли к «яковлевке». Зайдя в парадный подъезд, полицейские сразу же увидели, выглянушего из — за двери своей комнатушки под лестницей дворника. Домоправитель, стало быть, надзор за квартирой обеспечил. Дворник был Путилину незнаком, был он постарше и пощуплее Филимона. Борода веером, старый кожаный фартук на тесёмках. Завидев полицейские мундиры, вышел навстречу, сдёрнул с кудлатой головы картуз.

— Агафон, возьми урядника да ступай на черную лестницу, проверь печати на двери, — негромко распорядился Путилин. — Мы же отсюда зайдём.

Гаевский, внимательно осмотрев печать на бумажном «маячке» и не заметив ничего подозрительного, открыл сначала наружную ждверь, а потом внутреннюю. Однако в квартиру полицейские войти не успели: с улицы забежал Агафон Иванов и, заговорщически наклонившись к уху Путилина, зашептал:

— Иван Дмитриевич, у нас непорядок: печать на двери чёрного хода нарушена. Кто — то пытался проникнуть в квартиру, однозначно.

Путилин отправился посмотреть сам. Иван Дмитриевич извлёк из кармана лупу и внимательно рассмотрел наклеенный на дверные створки бумажную полоску с оттиском гербовой печати полицейской части. Полоска не была разорвана, но выглядела вовсе не так, как должен был выглядеть лишь вчера наклеенный «маячок»: клей пропитал бумагу насквозь, и фиолетовый оттиск сделался расплывчат.