— Каким еще новым, что ты городишь. Папа у нас один!

— Я же ничего такого… Это они велели называть новым. — Глеб виновато насупился, а я по-настоящему разозлилась. Подумать только! — эти красавцы смылись на Карибы, а его оставили здесь…

— А тебя почему не взяли?

— Ну-у… Мама сказала, что там пираты, климат нехороший, кактусы, — маленьким опасно.

— Чушь собачья! Какие еще пираты…

— Они говорили, что есть еще на некоторых островах. Нападают на суда, потом выкуп просят.

— Не допросятся… — я оглянулась по сторонам. Пока все было тихо.

— Ксюх!

— Чего?

— Я всю ночь тут плакал. Сразу, как приехали. Мама меня усыпила, наверх ушла, а я проснулся и стал плакать. Знаешь, как здесь плохо!

Глеб уже не рассказывал — жаловался. И казалось, опять вот-вот расплачется.

— А сегодня не плакал?

— Сегодня нет. Мне валерьянки дают. Таблеточки такие. Желтенькие.

— С тобой что, никто не играет?

Глеб замотал головой.

— Они сказали, что скоро вернутся, а сами не едут и не едут.

Я вжалась лицом в зеленую ограду, насколько позволяли ежевичные колючки. Хотелось быть ближе к моему надутому разобиженному брату.

— А танк у тебя откуда?

— Это мне новый… То есть как бы Марат Аркадьевич подарил.

— Бизон, что ли?

— Ага, еще в первый день… Но мне все равно скучно.

Я сердито, почти по-змеиному зашипела. Будь у меня капюшон — раздулась бы метра на два, а был бы яд, непременно ужалила бы Марата ибн Аркадьевича…

— Еще сторож Сережа все время покрикивает, — в голосе Глеба прозвучали плаксивые нотки. — И няня заставляет называть ее Полиной Владимировной. И чтобы обязательно на «вы».

— А больше они ничего не хотят?

— Хотят, чтобы ложился в восемь и ел все, что дают.

— Пища, небось, дерьмовая?

— Да нет… — Глеб смутился. Мальчиком он был честным и врать не любил. — Пища ничего… Ананасы дают, киви с бананами, мясо там разное… Только все равно ничего не хочется. А они заставляют.

Я чувствовала себя кастрюлькой, поставленной на огонь. Содержимое стремительно закипало, и пена вот-вот грозила сорвать крышку. Попросту говоря, я была зла, как никогда. На сторожей и на маму, на Марата, блин, Аркадьевича и папу, что «принципиально», видите ли, не желал навещать Глебушку. То есть чего-то подобного я ожидала, однако вид родного братца, несчастного и одинокого, настолько меня расстроил, что я решила действовать немедленно.

— А домой ты не хочешь?

— Конечно, хочу!

— Сбежишь со мной?

— А можно?

— Дурачок! Разве о таком спрашивают? Когда сбегают, наоборот разрешения не спрашивают.

— А как? — Глеб уже в нетерпении приплясывал. — Ворота заперты, а тут вон какие кустища…

— Кустища — ерунда, справимся. А сейчас бери пульт и снова гоняй свою танкетку туда-сюда.

— Да надоел он мне!

— Так нужно, Глебушка. Для конспирации.

— Чего сказала?

— Для маскировки, — пояснила я. — Делай вид, что играешь. Будто все в порядке. А я пока прорежу лаз.

— Чем прорежешь-то?

— Лазерным бластером.

— Бластером?! — ахнул он.

— Ну не бельевой же прищепкой. — Я извлекла из сумки садовые ножницы, энергично пощелкала. — Специально прихватила из дома. Как раз для такого случая.

— Ага! — Глеб был парнем сметливым, и уже через пяток секунд его рычащий танк вновь начал петлять по газонам.

А я почти улеглась на землю и шустро приступила к намеченному делу. Ножницы я взять догадалась, а вот перчаток не взяла. Кто пробовал лакомиться ежевикой, тот знает, до чего это кусачее растение. Даже позлее крыжовника. И все-таки с металлом не поспоришь — очень быстро я прорезала в изгороди довольно просторный лаз. Встретился, конечно, и сюрприз — в виде стальной сетки из колец. Ее, видимо, с самого начала натянули на деревянные колья, а потом уже засадили с обеих сторон ежевичными кустами. Для голых рук — препятствие непреодолимое, но ножницы, пусть и с натугой, проволоку перекусывали. В итоге, попыхтев и поругавшись, я справилась с препятствием и осторожно извлекла наружу последнюю ежевичную прядь. Руки и лицо мои были основательно поцарапаны, пара шипов надежно застряла под правым локтем, но в целом полученным результатом я осталась довольна.

На четвереньках проникнув в лаз, я шепотом позвала:

— Глеб!

На этот раз он услышал сразу.

— Спокойно, не спеши. Важно, чтобы они ничего не заметили.

— Скоро у нас обед, — порадовал он новостью.

— Обед? — я принюхалась к воздуху. Обедом вроде не пахло. — Тебя будут искать?

— Ага, придет Полина Владимировна, надо будет возвращаться в дом.

— Перебьются, — я протянула руки Глебу, ухватив под мышки, помогла протиснуться в лаз. Здесь не удержалась, обняла его и трижды чмокнула в щеки. — Как же я по тебе соскучилась!

— Ксюшка, и я соскучился!

— Зато теперь все! Фиг они нас разлучат!

— Конечно, фиг! — Глеб попытался сунуть пульт за пазуху, но я протянула руку.

— Дай-ка сюда эту штукенцию.

— Хочешь увезти танк с собой?

— Еще чего! Такую громаду переть на велике… Есть идея получше. — Я взяла пластиковую панель с прутиком антенны, наугад нажала пару кнопок. Далекий танк отозвался послушным жужжанием. — Пусть пока погудит.

Под взглядом удивленного Глеба, я извлекла из сумки рулон скотча, приложила к нажатой кнопке камешек, крепко обмотала пульт липкой лентой.

— Военная хитрость, — пояснила я. — Танк — зверюга глупая, — непременно во что-нибудь упрется. И будет жужжать гусеницами, пока батарейки не кукукнут. Мы же тем временем, успеем смыться.

— А как поедем? На велике? — глаза Глеба загорелись.

— Точно. Только придется тебе на раме потерпеть.

— Я потерплю, — жалобно пообещал братик. — Я обязательно потерплю…

Домой мы добирались с паузами. Не такая уж легкая ноша — мой восьмилетний братец. Сидя на раме, он и руль пытался не туда повернуть, и на землю норовил шлепнуться. И все равно я была в полном восторге. Все-таки я сделала то, что хотела! Нас ведь бросили. Все разом. Кто-то ради сомнительных принципов, а кто-то из-за далеких Карибов. Конечно, можно разойтись с мужем, рассориться с женой, но дети-то тут причем? Так, во всяком случае, рассуждало мое немудреное сознание. И хоть убейте, никак не могла я поставить себя на место отца или матери. Я-то ведь их любила! И Глебушка, дурачок такой, любил. А они разыграли нас все равно как в карты, разделили пополам и разбежались: отец — к пациентам, мать — к своему карибскому пирату. Причем вышло это у них спокойно, без надрыва. За такое вот самообладание я и собиралась их наказать. По-настоящему! Чтобы знали, что и почем в этой жизни. Чтобы поняли и осмыслили! Свет — он ведь клином не сошелся на тех, кто легко забывает…