Логан долго молчал, потом сказал:

— Я вижу, он тебе нравится.

— И всегда нравился. Бог знает — почему. В любом случае я не стал бы рекомендовать его тебе, если бы не был уверен, что он справится с этой работой. Он прекрасно подготовлен, умеет бегать, прятаться, стрелять. Любого, кто встанет у него на пути, Морган устранит недрогнувшей рукой.

Снова последовала длинная пауза, которую прервал Логан:

— Меня в свое время очень удивило, что каждый раз, когда я упоминал его имя, я словно на каменную стену натыкался. Я пытался дергать за ниточки — ты знаешь, что у меня это неплохо получается, — но мне так и не удалось добиться, чтобы его оставили в покое. И мне это показалось… странным.

— Странным?

— Ну да. По моим расчетам, все должно было быть гораздо проще. Я, знаешь ли, не какой-то там дилетант, я умею обращаться с политиками и бюрократами, какое бы высокое положение они ни занимали. Но повторяю — каждый раз, когда я заговаривал о твоем Моргане, я натыкался на непробиваемую стену.

— Я думаю, чиновники просто берегли свои задницы. Обычное дело! Скажи наконец, ты намерен использовать Джадда или нет?

Последовала еще одна пауза.

— Если ты уверен, что никого лучше нам не найти… Как я узнаю, что он согласился? И когда это будет?

— Ты узнаешь, как только узнаю я.

— Очень содержательный ответ, — фыркнул Логан. — И все же? Может быть, он вообще откажется.

— Все может быть, — неожиданно согласился Гэлен. — Как ты правильно заметил, предсказать как поступит Морган, всегда было нелегко. Но я думаю, в конце концов он все же скажет «да», надо только дать ему подумать как следует.

— Пусть думает не слишком долго, — буркнул Логан. — Времени у нас совсем мало.

— Я думаю, мы услышим о нем раньше, чем ты думаешь. Я тебе позвоню.

Гэлен выключил телефон. Откровенничать с Логаном он не собирался. Интуиция подсказывала ему, что все будет именно так, как он хотел, но стопроцентной уверенности у него не было. С Морганом вообще ни в чем нельзя было быть уверенным до конца. Старый приятель Гэлена был непредсказуем, как вылетевшая из бутылки пробка от шампанского. Элейн могла это подтвердить. Фортель, который Морган выкинул с деньгами Чавеса, очень ее задел, и она до сих пор его не простила. И, наверное, никогда не простит.

При мысли о жене Гэлен невольно нажал на акселератор. К черту Моргана, к черту Логана, Алекс Грэм и всех остальных тоже! Хорошо бы успеть в Бостон на вечерний рейс — тогда сегодняшний вечер он проведет дома, с Элейн.

Когда Морган закончил портрет, он так устал, что даже поленился протереть кисть смоченной в скипидаре тряпкой. Отойдя в сторону, он рухнул в кресло и, забросив ноги на журнальный столик, потер заросший щетиной подбородок. Часов у него не было, но Морган чувствовал, что сейчас начало четвертого ночи. Вернее, утра. Следовательно, он работал несколько часов подряд — с того самого момента, как от него ушел Гэлен.

Хорошо ли получился портрет? Этого Морган не знал. Наверное, он был действительно неплох — во всяком случае, наверняка намного лучше, чем он сумел бы написать, к примеру, год назад, когда только взялся за краски и кисти. Карандашные наброски Морган любил делать всегда, но, только расплевавшись с Фирмой, как многие сотрудники называли ЦРУ, почувствовал влечение к цвету. Сначала он писал только пейзажи и натюрморты, потом на его картинах появились люди, и только сравнительно недавно Морган обратился к портрету.

Очень скоро портретная живопись стала для него чем-то вроде навязчивой идеи. Правда, с натурой он не работал, но в этом и не было нужды: память у него была превосходная, что называется — фотографическая. Он с увлечением рисовал лица встреченных когда-то людей, наблюдая за тем, как на пустом холсте появляются сначала знакомые черты, а затем начинает проступать и характер. И чем больше он рисовал, тем легче становилось проникнуть в тайны чужой души — во всяком случае, ему хотелось так думать. Редко кто из людей был в действительности таким, каким видели его окружающие. И только тщательно прорисовывая черты того или иного лица, Морган понимал: вот эта складка в углу рта свидетельствует о лукавстве, эта ямочка на подбородке — о злобном упрямстве, а вот эта морщинка на лбу — о привычке хмуриться, прежде чем спустить курок. Но интереснее и содержательнее всего были глаза…

Подумав об этом, Морган встретился взглядом с Убийцей на портрете. Он солгал, когда сказал Гэлену, что рисовал вовсе не автопортрет. В данном случае живопись была для него формой терапии, своеобразного экзорцизма.

— Здравствуй, брат!.. — негромко проговорил Морган и потянулся за чашкой с остывшим кофе.

Рядом с ней на журнальном столике лежал оставленный Гэленом конверт.

Арапахо-Джанкшн.

Морган решил, что не будет обращать внимания на конверт. К черту! Своя рубашка ближе к телу, своя жизнь дороже, чем чужая. Но конверт притягивал его словно магнит.

Арапахо-Джанкшн…

Но какое ему дело до какой-то Алекс Грэм, которая была настолько глупа, что собралась сражаться с ветряными мельницами? Ведь он же решил, что ему ни к чему открывать этот ящик Пандоры! В конце концов, ему хватало и своих неприятностей — если можно назвать неприятностями постоянную угрозу физической ликвидации.

А все-таки интересно, что она могла увидеть?

Морган подсел к столу, открыл конверт и вытащил оттуда несколько листов бумаги и три фотографии. Фотографии он отложил в сторону — Морган давно знал, что стоит ему только увидеть лицо, как сразу включатся эмоции, а сейчас это было лишним.

Он быстро просмотрел пояснительную записку, в которой были вкратце изложены недавние события, побудившие Логана обратиться к нему с этим странным предложением, потом взялся за остальные листы, содержавшие в себе личное дело Александры Аруд Грэм.

Он узнал, что ей двадцать девять лет, что она родилась и выросла в Уэстакре в Нью-Джерси и что ее родители развелись, когда ей было тринадцать. Ее мать, Эллен Аруд, была специалистом по компьютерным информационным сетям и работала в «Ай-би-эм»; отец, Майкл Грэм, служил в пожарном департаменте Ньюарка.

Развод, судя по всему, был достаточно цивилизованным и состоялся по обоюдному желанию сторон. Опека над девочкой была поручена матери, однако каждое воскресенье Алекс проводила с отцом. В шестнадцать лет она стала победительницей конкурса фотографий, проводившегося журналом «Нэшнл джиогрэфик». Призом была стипендия факультета журналистики Колумбийского университета, куда Алекс Грэм и поступила по окончании средней школы. Однако сразу после первого курса она ушла из университета, отправившись в Тибет снимать последствия сильнейшего землетрясения. Фотографии, которые она привезла оттуда, принесли ей широкое признание и место штатного фотографа в еженедельнике «Ньюсуик». В университет она так и не вернулась, однако это не помешало ей подниматься все выше по ступеням карьерной лестницы. Алекс Грэм стала блестящим профессионалом. В настоящее время она была свободным художником и сотрудничала сразу с несколькими изданиями, в том числе с популярнейшим «Уорлд лайф».