– Куда же делся их прежний работник? Раз ты меня к нему везешь, значит, у них нет никого? Что с прежним работником сталось?

– Совсем плохое дело, – покачал головой Али, – он младшую жену хотел соблазнить. Не советую! Не любим, когда шурави на наших женщин смотрят. Принимай ислам и бери в жены – только так!

– А зачем Абдулле пленные враги в доме? – поинтересовался Михаил. – Разве не лучше использовать своих? Он же богатый человек.

– Афганцам воевать нужно, а не прислуживать, – презрительно ответил ему маленький человечек, с чувством превосходства взглянув на высоченного русского. – Нам для того шурави хватает!

«Эх, не контузило бы меня – показал бы тебе „шурави“. Задавил бы как вошь!» – мысленно вскипел Михаил, но, понимая, что дать волю гневу не может, проглотил его, лишь спросил, не без дальнего прицела:

– Но ведь работая на дому и сбежать нетрудно. Это не в тюрьме сидеть! С чего же работникам такое доверие?

– Давай попробуй убеги! – от души рассмеялся Али, удивляясь наивности русского. – Или сам в горах разобьешься, или с голоду подохнешь! А то еще раньше пристрелят. Ты же приметный, как белая ворона!

«А ведь он прав, – тоскливо подумал Михаил, представив как он, с его ростом и соломенной шевелюрой, пробирается тайком через всю страну. – Абсурдное дело… Верная погибель!» Безысходность, отчаяние его охватили, – придется временно смириться…

Так у молодого князя Михаила Юсупова начался отсчет годам рабства.

Полевой командир Абдулла руководил действиями большого отряда пуштунов, почти поголовно связанных узами кровного родства. Его многочисленная семья жила в большом доме, окруженном дувалом, посреди лагеря. После проведения рейдов и других военных операций отряд и его отдельные боевые группы неизменно возвращались к месту базирования.

Абдулла, крупный мужчина, жилистый, худощавый, с лицом, заросшим черным волосом настолько, что видны были только желтые, как у волка, глаза, всегда сохранял вид суровый и мрачный. Михаил ни разу не заметил, чтобы он весело рассмеялся или хотя бы улыбнулся. Казалось, он постоянно пребывает в плохом настроении. «Неужели он и с женами всегда так же хмур и серьезен, – не без иронии подумал он о хозяине, – даже с детьми не поиграет? Ну и экземпляр! Неужели ни о чем больше не думает, кроме войны?»

Однако вскоре по ряду признаков Михаил убедился, что суровый Абдулла и вся семья ему симпатизируют. Это он понял еще тогда, когда его стали лучше кормить, подавая то же, что ели сами хозяева. Потом он с удовольствием отметил, что ему перестали давать унизительные поручения и нагружали работой хоть и тяжелой, но сугубо мужской.

«Наверно, ценят, что тружусь с раннего утра и до ночи, добросовестно делаю любую работу, – объяснил он это себе, но удивился. – Вот уж не думал, что такие дикари способны уважать тех, кто находится в жалком положении. Но ведь ни разу меня никто не оскорбил – ни женщины, ни дети!»

Большую роль сыграло, видимо, и то, что женщин он демонстративно сторонился, причем не только жен хозяина, но любого существа, если оно носило юбку.

Дни тянулись за днями, складывались в однообразные месяцы, и, хотя внешне казалось, что Михаил привык к своему скотскому состоянию, мозг его неустанно работал – изучал окружающую обстановку, пытался найти путь к освобождению.

Надежд на обмен он не питал – тут у него шансов нет. Ему удалось узнать от Али, что по приказу Абдуллы его не внесли в список пленных. По существу, его с самого начала облюбовали, надежно упрятали: в этот дальний лагерь другие пленные, за исключением работников Абдуллы, не поступали.

Так за полтора года Михаилу Юсупову ничего конструктивного придумать не удалось. На безнадежную авантюру он решил не идти: твердо поставил задачу не подводить своих любимых людей – Светлану и мать – и вернуться, как обещал им, живым и здоровым.

– Не может того быть, случай обязательно представится! – горячо шептал он по ночам, мобилизуя всю волю, обдумывая все новые варианты освобождения. – Нужно заставить себя терпеть – и верить!

Только к концу второго года рабства впервые возник у Михаила реальный план, как вырваться на волю.

Обычно все работы, которые он выполнял, производились внутри приусадебного участка и он редко бывал за его пределами. Чтобы не вызывать подозрений, старался не общаться с моджахедами и ни с кем не заговаривал. Потому он долго и не подозревал, что в лагере, кроме него, есть еще русские. А узнал об этом, когда Кривого Мустафу в одной из операций ранило и после госпиталя он полгода долечивал перебитую ногу у себя в семье, проживавшей на базе Абдуллы. В доме хозяина об этом много говорили, и событие не прошло мимо ушей работника.

Так Михаилу стало известно, что Мустафа, начальник штаба и правая рука командира Абдуллы не кто иной, как русский офицер: он перебежал на сторону моджахедов и принял ислам.

Кривой – курчавый брюнет, высокий, сутулый, с черными, навыкате глазами – один глаз стеклянный. Кожа то ли смуглая, то ли загорелая; носит курчавую бороду и усы и походит если не на афганца, то уж точно на цыгана. Михаилу и в голову не пришло бы, что это его соотечественник.

– Мустафа совсем не любит нашу Дильбар. Только свою русскую. Он и женился на ней, чтоб породниться с Абдуллой. Шурави – чужаки! – услышал он, как переговаривались женщины, когда, наколов дров для мангала, сидел, отдыхая, в тени чинары. – Надо сказать Абдулле, чтоб не обижал сестру. Напрасно так ему доверяет!

Постепенно и осторожно наведя справки, Михаил выяснил все, что его интересовало. За долгие месяцы плена он уже сносно объяснялся по-пуштунски, во всяком случае все понимал. Многое узнал от беззубого Али – тот вроде ординарца при полевом командире.

– Мустафа – толковый офицер, капитаном был у русских. Грамотный. Яценко фамилия. Я его конвоировал, когда и он, и его баба – санинструктор она – к нам перебежали, – поведал он Михаилу. – Ну вот так, как тебя.

Али доверительно относился к своему «крестнику», искренне веря, что тот доволен своей жизнью у Абдуллы.

– Так он что, перешел по идейным соображениям или украл чего-нибудь? – с деланным безразличием осведомился Михаил.

– Нет, он честный! – убежденно возразил Али. – Выгоды для себя не ищет. Коммунистов ненавидит.

«Это надо взять на заметку. Важная деталь, – подумал Михаил. – Может, отсюда подход удастся найти». Вслух равнодушно произнес:

– Наверно, ислам полюбил. Две жены имеет. У нас так нельзя. Закон строгий – только одну! Надоела, видно, ему русская, ваши погорячее? – И подмигнул Али.

Дома вспомнил разговор, решил уточнить ситуацию.

– Говорят – совсем наоборот. С нашей Мустафа только для виду, жалуется она на него, – охотно передал сплетни Али. – Дождется – поссорится с Абдуллой. Сестра это его.

– Ну ладно. Без нас разберутся, – зевнул Михаил. – Пойду. Работы много.

Но в разговоре с Али у него созрел оригинальный план действий; центральная роль в нем принадлежала Кривому Мустафе – Яценко.