считает движение атомов и эфира или вибрации электронов, рассматривая таким образом вселенную как “вихрь механического движения или область проявления электромагнитной энергии…” Согласно Успенскому, позитивизм утверждает, что явления жизни и сознания – только функции физических явлений, что все эти три рода явлений, в сущности, одно и то же – и “высшие, т. е. явления жизни и сознания, суть только различные проявления низшего, т. е. явлений той же самой физико-механической и электромагнитной энергии”[106].

Успенский видел в позднем позитивизме тенденцию, противоположную той, которая выражена в метафизической модели. Позитивизм был для него способом подмены более широкого подхода к жизни более узким, как это показано в образе восприятия двумерным существом трехмерной реальности. Он видит в этом сведение того, что он называет “высшими явлениями”, т. е. жизни и сознания, к “низшим явлениям”, которые он описывал как “различные выражения физико-механической и электромагнитной энергии”. Иными словами, позитивизм сводил метафизическую модель к прогрессистской модели, утверждая принцип количественного способа познания и опуская метафизическое измерение как из процесса познания, так и из реальности. Целью Успенского, напротив, были восстановление метафизического измерения и борьба за утверждение метафизической модели.

Границы знания

В книге Tertium Organum и в очерке “Эзотеризм и современная мысль”, написанным в период между 1911 и 1916 годами, Успенский размышлял над проблемой границ познания и возможности расширения этих границ. Он отмечал, что в то время как люди так часто и громко кричат о неограниченных возможностях познания и об “огромных горизонтах, раскрывающихся перед наукой, в действительности наше знание ограничено пятью органами чувств плюс способность умозаключения и сравнения, далее которых человек может никогда и не пойти”[107].

Успенский утверждал, что существует три типа знания: “обычное знание”, “возможное знание” и “скрытое знание”. Проводя различие между видимым миром, или миром явлений, доступных органам чувств, и между невидимым миром, или же “миром скрытого”[108], Успенский полагал, что “позитивистская теория допускает возможность объяснения высшего через посредство низшего, объяснение невидимого через посредство видимого”[109], ставя под сомнение тот незыблемый принцип параллелизма между фактами физического и психического мира, бытия и мышления, на котором строил свою познавательную модель поздний позитивизм.

Успенский ссылался на то, что он называет “огромной силой внушения ходячих мыслей”, объясняя, почему мы видим только физические явления, убеждая самих себя, что это единственная реальность. Это объясняет также, почему для искреннего позитивиста любое метафизическое доказательство иллюзорности материи кажется софистикой. “Обычное знание”, по Успенскому, основывается на этой “огромной силе внушения ходячих мыслей”. Но как скоро этот “искренний позитивист” начинает осознавать, что “видимое производится невидимым… его позитивизм начинает разрушаться… стены, которые он сам построил кругом себя, начинают распадаться одна за другой”[110], и он приходит к возможному знанию.

Этот вид знания основан на осознании, что видимые физические проявления могут часто скрываться, подобно ручью, который уходит под землю, но продолжает существовать в невидимой форме и, в конечном счете, может выйти из скрытого состояния и вновь появиться. Эти цепи явлений, то скрытые от наших глаз, то видимые, переплетаются и входят одна в другую. Так, согласно Успенскому, возможное знание – это знание скрытой активности явлений, так же как и их видимой активности. Возможное знание “рассматривает видимый феноменальный мир как часть какого-то иного, бесконечно более сложного мира”[111]. Он цитирует Гегеля: “Каждая идея, распространенная в бесконечность, перерастает в свою противоположность”. Успенский утверждал, что “все имеет бесконечное разнообразие значений, и знать их все невозможно” и что “конечное определение возможно только для конечного ряда явлений”.

Понятие возможного знания, включающего феномены “скрытой активности явлений”, предлагало более емкую концепцию знания, нежели эмпирическое опытное знание позитивистской науки.

И, наконец, понятие “скрытого знания, превосходящего все обычные виды человеческого знания, (которое) пронизывает всю историю человеческой мысли с самых отдаленных эпох”[112], стало фундаментальным понятием всех работ Успенского. Он находит эту идею как в древних, так и в современных духовных источниках, и особенно – в работах теософов, которое поместили ее в центр своего учения. Скрытое знание альтернативно “обычным видам человеческого знания”. Последние основываются на “пяти органах чувств” и на “нашей способности к умозаключению и сравнению”. Первое же основано на “чувствах, превосходящих наши пять чувств, и на способности мышления, превышающей наше обычное мышление”.

Обычное, или общепринятое, знание – это знание, которое, расширяясь, все же остается в той же плоскости. Скрытое знание – это “чудесное”[113] знание, или магия. Первое основано на “обычном состоянии сознания”, а второе – на “необычных, редких и исключительных состояниях человека”[114], о которых он пишет, что они “редки и очень мало изучены” и которые он называет “мистическими состояниями сознания”, определяя мистику как форму проникновения в наше сознание форм скрытого знания. Успенский называет обычное состояние сознания только “частным случаем миропонимания”[115]. Вопрос о нераскрытых возможностях человека и о подлинной человеческой эволюции, ведущих его к скрытому знанию, является ключевым в концепции Успенского.

Эволюция

Прекрасно осознавая центральное положение понятия эволюции в западной мысли и его роль в развитии так называемой прогрессивной мысли второй половины XIX столетия, Успенский писал в своей книге “Новая модель вселенной”: “Эволюция превратилась в универсальный ключ, отпирающий все двери”[116].

Концепция этой “очень гипотетической идеи… независимого и механического процесса”[117] развития стала мишенью его острой критики. Он подверг критическому рассмотрению это понятие как в свете современного ему научного знания, так и с точки зрения концепции скрытого знания. Различая области приложения этой идеи, он видит ее частичную пригодность для теории “естественного отбора” у Чарльза Дарвина. Успенский был хорошо знаком и с тем, что писал Герберт Спенсер о других – космических, психологических, нравственных и социальных – аспектах этого общего принципа. Но употребление понятия “эволюция” в позитивистской науке Успенский считал неаккуратным, покрывающим самые разнонаправленные процессы. Этот термин, писал он иронически, “применяется теперь буквально ко всему на свете, начиная с общественных форм и кончая знаками препинания”[118].

Успенский считал, что понятие механической, или автоматической, эволюции исключает идею интеллигибельного “плана” развития. Оно исключает также фактор случайности, объясняя последний как “введение в механические процессы новых фактов, изменяющих их направление”. И третья его претензия к этому понятию заключалась в том, что слово “эволюция” в научном контексте “не имело антитезиса”. Успенский приходит к выводу, что “не существует более искусственной и нелепой идеи, чем идея всеобщей эволюции, эволюции всего существующего”[119]. С помощью идеи механического развития, утверждает Успенский, нельзя объяснить возникновение новых видов жизни, а также переход от низших форм к высшим, поэтому позитивистская концепция эволюции может считаться “только гипотезой”