Анна Сергеевна, помня о недавней трагедии дочери, не стала ее травмировать еще и насилием. А непредусмотрительно оповещенному о сватовстве князю Григорьеву объявила временную отсрочку, объяснив ее еще не оправившимся состоянием дочери.

— Князь любит тебя. — Сказала она Лизоньке при очередной беседе на эту тему. — И какое-то время, конечно же, будет ждать. Но, смотри, Лиза, как бы время это не ушло безвозвратно. Помни, что ты уже вдова и тебе совсем не семнадцать!

Лизонька вздохнула с облегчением. Отсрочка! Ну и прекрасно! Пусть хотя бы отсрочка! Такой милости от родительницы она и не ожидала.

Любовь к ней пришла совсем скоро. Но не та, нежная, великодушная, жертвенная, которая только и жила до сих пор в ее неискушенном сердце. Она нагрянула бурей, вбуравилась в нее страстью, обожгла пламенем, запечатлев свой горячий след в ее сердце.

… - Вы, кажется вдова покойного графа Лукина? — спросил ее Сен Жермен, меняя фигуру в танце, и, при этом, наклонившись к ней так близко, что почти коснулся щекой ее плеча.

— Да! — покорно ответила трепещущая при одном только звуке его голоса, Лизонька.

— А ведь я знавал его. — Сообщил граф. — Нам с ним доводилось встречаться в Париже, в Брюсселе и даже в Лондоне.

— Знавали?

— Да. Ваш муж был достойнейшим человеком, Елизавета Арсеньевна.

— О! Вы и имя мое знаете? — невольно вырвалось у Лизоньки, которую графу никто не представлял.

Граф на это кивнул ей, и, ничего не объясняя, улыбнулся.

Он приглашал ее на танец уже в третий раз, и Лизонька, в волнении меняя фигуры, и, при этом, будучи поглощенной только загадочной графской персоной, даже не замечала, какими завистливыми глазами поглядывают на нее дамы.

В эту оставшуюся после бала ночь, Лизонька совсем не спала. Ее мысли были противоречивы, а чувства путаны и нестойки. Что испытывала она к графу, когда трепетала от прикосновения его руки? Когда брала его под локоть, а он, при этом, поворачивался к ней и склонял голову так низко, что она ощущала его дыхание на своем виске, и у нее невольно пробегали по всему телу мурашки?

По прошествии трех дней после бала граф нанес ей визит. Дворецкий, доложивший имя визитера, заметил, как щеки молодой графини, при этом, вспыхнули румянцем, и она в недоумении уставилась на него. — Уж не ошибся ли?

— Что доложить, Ваше сиятельство? Примите?

— Приму! — ответила она, и лишь только дворецкий повернулся к ней спиной, чтобы уйти, взглянула на себя в зеркало, висящее в массивной позолоченной рамке на стене.

— Господи! — воскликнула она, после того, как мимоходом дала положительную оценку своей внешности.

— Зачем он… — Однако додумать эту мысль ей было не суждено.

Двери в гостиную распахнулись, и на пороге появился Сен-Жермен, в своих черных одеждах. Он отвесил ей поклон, и Лизонька, ответно приседая, ощутила, как у нее дрожат колени.

— Может, я его просто боюсь? — мелькнула при этом мысль. — Или, таким образом, пасую перед его величием?

— Елизавета Арсеньевна, — прошу прощения за дерзость, но меня посетило непреодолимое желание увидеться с Вами и поговорить о покойном Вашем супруге, ибо нас с ним связывало не просто случайное знакомство.

— Не случайное? — удивилась Лизонька.

— Отнюдь. — И граф бегло окинул гостиную, заставив Лизоньку проследить за его взглядом и понять это как упрек к ее негостеприимному расположению.

— Простите, граф, проходите, прошу Вас, — опомнилась она, и указала ему на кресла, усевшись первой в одно из них.

— Приказать принести вина? — спросила она, включаясь в роль гостеприимной хозяйки.

— Пожалуйте! — согласно кивнул граф, и Лизонька протянула руку к колокольчику, лежащему на столике возле кресла.

Она слегка расслабилась, выпив несколько глотков вина, которое граф самолично разлил по бокалам и преподнес ей, а потом обратила свой взор на Сен-Жермена.

Граф же, в свою очередь, принялся рассказывать ей о том, что связывало его с Петром Петровичем Лукиным.

— Надеюсь, Вам известно, Елизавета Арсеньевна, что супруг Ваш являлся активным членом организации масонов?

— Я не вникала в его дела, — честно призналась Лизонька, для которой такое заявление графа было совершенной новостью. — Но мне очень интересно было бы об этом узнать, — тут же выказала она желание, чтобы не выглядеть в глазах графа совершенной невеждой.

А он, казалось бы, только и мечтал услышать об этом ее желании, и, улыбнувшись, принялся рассказывать ей о масонстве, и о том, что именно это и связывало графа с ее покойным супругом. В речи графа присутствовала какая-то особая величавая грация, притягательно действующая на собеседника, и благородство, подоплекой которого служила его внутренняя утонченность и культура поведения. Причем рассказ его выражался умением предугадывать всякий раз вопросы, которые задавала ему Лизонька.

— Вас, наверное, интересует то-то и то-то, улыбался граф, едва уловив в ее ровном взгляде, устремленном на него, некую заинтересованность, и тут же сам отвечал на ее немой вопрос, как правило, никогда не ошибаясь.

Одним словом, они пили вино и беседовали, причем граф, в отличии от Лизоньки, только слегка его пригубил, составляя ей компанию, и, в конце концов, заставил Лизоньку обратить на это внимание. И вдруг она вспомнила, что тогда в дворцовой гостиной, когда дамами бурно обсуждалась персона Сен-Жермена, кто-то сказал, что он не пьет вина и не сет мяса.

— Простите, граф, мне наверное не стоило предлагать Вам вина? — тотчас же воскликнула она.

— Почему? — удивился он.

— Я…Я, кажется слышала где-то, что Вы его не пьете, но….совершенно об этом забыла.

Граф рассмеялся.

— Елизавета Арсеньевна, Вы просто прелесть, как хороши в своей непосредственности. И вообще Вы очень хороши! — посерьезнев, тихо сказал он, при этом, взглянув на Лизоньку так, что кровь застыла у нее в жилах, а потом, словно ее кто-то отпустил из холодного плена, разлилась по всему телу горячими тонкими струями.

— И она вдруг подумала, — возьми он сейчас меня за руку, и поведи в спальню, я бы последовала вслед за ним без всякого сопротивления.

То, что было написано на ее лице в этот момент, по всей видимости, для графа загадки не составило. Он, казалось, читал ее мысли, и, рассказывая о чем-то в этот момент, вставил в свой рассказ совершенно лишнюю фразу, сделав на ней особый акцент.

— Всему свой черед! — сказал он, при этих словах заставив Лизоньку смутиться и залиться краской.

А столичная знать, между тем, принялась задавать балы. И каждый почитал за честь пригласить на них графа. Вот только приглашения эти он не всегда принимал, ссылаясь на занятость, а в чем она заключалась эта его занятость, для всех оставалось загадкой. Однако если Сен-Жермен и оказывался у кого-то на балу, то там непременно присутствовала Елизавета Арсеньевна Лукина. Но каким образом графу удавалось это выяснять? — задавались всякий раз вопросом устроители бала, ведь ни у кого из них он никогда не спрашивал о том, приглашена ими Лизонька или нет!