Я нервничал, измеряя шагами пустой коридор. Уроки на сегодня все отменили. Почему меня так долго не вызывают? Я должен сказать, что немедленно нужно найти и допросить Глазкова. Он что-то знает, должен знать, не может не знать. Как я ни высматривал его среди учеников, так и не увидел. Скорее всего, не слишком прилежный пацан сачканул, как только в школе началась эвакуация.

Через пятнадцать минут из учительской выскочил Ильич с видом мыши, которая случайно вырвалась из мышеловки, оставив там пол хвоста.

— Тебя, — бросил он на ходу, и с пятки на носочек покатился в свой кабинет.

Я зашел в учительскую.

За столом сидел дядька лет сорока и грыз ручку. Я невольно поморщился — терпеть не могу, когда грызут то, чем пишут.

— Присаживайся, — дядька ткнул ручкой в кресло и одернул на себе мятый пиджак.

Я опять поморщился, на этот раз с большим основанием — терпеть не могу, когда мне тыкают, не спросив даже имени.

— А мы тезки! — воскликнул вдруг дядька.

— Что вы говорите! — притворно порадовался я вместе с ним.

— Да-да! — дядька лучился наилучшими чувствами, но его положительный настрой совсем не расположил меня к нему.

— Я тоже Петр Петрович! Только не Дроздов, а Питров! Следователь прокуратуры, разрешите представиться!

От злости я пальцами подцепил край дырочки, расковыренной Ильичом в кресле, и рванул его на себя. Под дерматином обнаружился желтый поролон.

— Не Пе-тров, а Пи-тров, с ударением на первый слог! — радостно засмеялся Петр Петрович и поправил очень мятый галстук. — Мой дедушка был болгарин.

Как будто мне было дело до его дедушки!

— Меня зовут Глеб Сергеевич Сазонов, — с трудом выдавил я из себя, ладонью прикрывая желтое пятно на кресле.

— Ах, черт! — Петр Петрович хлопнул себя по лбу так, как на занятиях по актерскому мастерству изображают прозрение. — Мне же говорили, что у вас два имени! Просто я забыл, какое из них настоящее.

Это меня окончательно добило, ладони взмокли и прилипли к креслу. Скорее всего, этим тонким психологическим этюдом недоделанный болгарин хочет заставить меня рассказать историю обретения мною двух имен. Но он вдруг хлопнул в ладоши, воскликнул: «К делу! К делу!» и задал конкретный вопрос:

— Что вы можете сказать по факту обнаружения в школе трупа ученика одиннадцатого класса Игоря Грибанова?

Я так обрадовался такому повороту событий, что подробно выложил ему все: про бутылку, про разговор в туалете, про то, что закрывал и опечатывал тир и этому есть свидетель — Капа.

— Кстати, там ничего не пропало? — доброжелательно прервал он меня.

— Нет, я вместе с оперативниками заходил туда. Ничего не тронуто. Двенадцать пневматических винтовок и пять софт-пистолетов — все на месте. Впечатление, что в тир никто не заходил. Или не успел зайти.

Он кивнул, кивнул, и еще раз кивнул.

Я решил, что разговор закончен, отлепился от дерматина и встал.

Питров снова кивнул. Не успел я сделать и шага, как он весело, как у родного спросил:

— Вы влюблены?

От неожиданности я сам себе больно наступил на ногу. В голове одна за другой пронеслись догадки: кто-то видел, как я утром отцеплял Марину от якоря, кто-то видел, как я догонял Беду и пытался объясниться с ней, кто-то решил, что все это имеет отношение к делу и думает, что я причастен к убийству. Я с ужасом подумал, что Грибанов мог быть неравнодушен к Марине, а незамужняя Марина запросто могла заигрывать с Грибановым. Я впервые в жизни пожалел, что не прислушивался к сплетням в учительской.

— Вы влюблены?! — пристал ко мне с дурацким вопросом Питров, словно был ведущим телешоу.

— Что вы, — ляпнул я, — в моем возрасте у меня менее романтические потребности.

— И все-таки! Вы нежно относитесь к своему сожителю? — спросил Питров с доверительностью врача, который интересуется, какой у вас стул.

Я рухнул в дерматиновое кресло.

— К кому я нежно отношусь?

— Ну, ни для кого не секрет, — весело отмахнулся от моего недоумения Петр Петрович, — что вы недавно расстались с женой и живете с мужчиной. У вас бурные, сложные отношения. Сегодня он хотел от вас уйти, а вы носились за ним по школьному двору и кричали: «Вернись, возлюбленный!» Я не просто так вас об этом спрашиваю. Что за человек ваш возлюбленный? Можно ли ему доверять? Ведь он имеет свободный доступ в школу, а если у него нетрадиционная ориентация… сами понимаете!..

Он верещал, как канарейка по утру, которую можно заткнуть, только набросив на клетку черную тряпку.

— Это наши бабы вам пропели? — я выдернул из дырки в кресле кусок желтого поролона.

— Завуч, — он с интересом посмотрел на желтый кусок в моей руке. — Она утром водит внука в садик. Мимо школы. Случайно видела.

— Значит так, — я пульнул желтый ошметок в мусорное ведро, но не попал. Питров, не скрывая спортивного интереса, вздохнул разочарованно. — Возлюбленный — это фамилия. Я кричал не «вернись», а «ходи сюда». Это разные вещи.

Питров кивнул, соглашаясь, что это разные вещи.

— Это больной, пожилой человек, насколько я понял, без определенного места жительства. Ночью его избили подростки, и он спасся бегством, перемахнув через школьный забор. Он потерял сознание, и я не мог ему не помочь. Я оставил его переночевать, накормил, напоил, и разрешил остаться на некоторое время. Ему отбили почки, он еле ходит. Я ответил на ваш вопрос?

Питров поскучнел, и без лучезарной улыбки стало ясно, что он потрепанный жизнью человек, с не очень удавшейся карьерой.

— Его избили подростки из вашей школы? — неожиданно жестко спросил он.

— Не знаю, — честно признался я, встал и ушел.

Я лопатками чувствовал его насмешливый взгляд. Не такой уж он весельчак, этот мятый-перемятый Питров. Развел меня, как девчонку-наивницу.

* * *

Говорят: пришла беда, отворяй ворота.

В моем случае это звучит довольно двусмысленно, так как Беда для меня — имя собственное. Мне больше нравится выражение про черно-белые полосы. Если началась черная полоса, нужно покрепче сжать зубы и быть ко всему готовым.

Неприятности в тот день липли ко мне, как репьи на лохматого пса.

Едва я вышел от следователя, на меня налетел красный, как рак, Ильич.

Он менял окраску сегодня, как медуза в зависимости от цвета морского дна.

— Петька, жопа в подвале, жопа! Трубу прорвало! А там арендаторы-хераторы! Тренажеры как вся школа стоят. Вызывай аварийку! Там воды по колено! — кажется, шеф забыл про то, что жестоко на меня обиделся.

Я помчался вниз, преодолевая лестничные пролеты широким балетным шагом. Ильич за мной не последовал.