Кэрри и Кори беспокойно заворочались и одновременно проснулись. Они сели и начали зевать, глядя друг на друга, как в зеркало, тереть глаза и сонно озираться по сторонам. Потом Кэрри решительно произнесла:

— Мне здесь не нравится!

Это было неудивительно. Кэрри родилась с определенным мнением обо всем на свете. Даже не начав говорить, а заговорила она в девять месяцев, она точно знала, что она любила, а чего терпеть не могла. Для нее не существовало золотой середины: все было или прекрасным или непереносимо-отвратительным. Когда она была довольна, ее голос был сладким, как у маленькой птички, щебечущей утром. Правда щебетание прекращалось, только когда она ложилась спать. В остальное время ее можно было видеть разговаривающей с куклами, чайными чашками, плюшевыми медведями и другими предметами. Все, что не двигалось с места и не отвечало на вопросы, становилось ее собеседником. В конце концов я просто перестала обращать внимание на ее болтовню, слушая вполуха и не слыша.

Кори был совершенно другим. Пока Кэрри болтала с вещами, он сидел и внимательно слушал. Я помню, как миссис сравнивала его с тихой, но глубокой заводью. Я не совсем поняла, что она имела в виду, если не считать того, что молчаливые люди действительно оставляют впечатление загадки, и ты невольно начинаешь гадать, что скрыто под невозмутимой поверхностью.

— Кэти, — повторила маленькая сестренка, повернув ко мне почти младенческое личико, — ты слышала, что я сказала? Мне здесь не нравится.

Услышав это, Кори выбрался из кровати и, прыгнув на нашу, прижался к своей сестренке-близняшке с широко открытыми, испуганными глазами. В своей обычной серьезной манере он задал вопрос:

— Как мы сюда попали?

— Прошлой ночью на поезде. Разве ты не помнишь?

— Нет, не помню.

— И мы шли через лес при лунном свете. Было очень красиво.

— Где солнце? Сейчас все еще ночь?

Солнце пряталось за шторами. Но я знала, что стоит мне сказать об этом Кори, он обязательно захочет открыть их и выглянуть наружу. А стоило ему выглянуть, он немедленно захотел бы выйти. Я не знала, что ему ответить.

В это время заскрежетал дверной замок, и мне не пришлось выпутываться из этого положения. Наша бабушка внесла в комнату большой поднос с едой, закрытый широким белым полотенцем. Очень коротко и небрежно она пояснила, что не может постоянно бегать вверх и вниз по лестницам с тяжелыми подносами. Только один раз в день. Если она начнет ходить слишком часто, слуги могут обратить внимание.

— Наверное, со следующего раза я буду пользоваться корзинкой для пикника, — сказала она, поставив поднос на маленький столик.

Обернувшись ко мне, как будто я отвечала за раздачу пищи, она объявила:

— Ты будешь следить за тем, чтобы этого хватило на весь день. Раздели это на три раза. Бекон, яйца и овсяные хлопья — на завтрак. Сэндвичи и горячий суп в термосе — на обед, а жареный цыпленок, картофельный салат и зеленые бобы — на ужин. На десерт можете съесть фрукты. В конце дня, если вы не будете шуметь и будете вести себя хорошо, я принесу вам мороженое и печенье или торт. Никаких конфет. Мы не можем позволить, чтобы у вас портились зубы. Пока ваш дедушка не умер, мы не можем отвести вас к дантисту.

Кристофер вышел из ванной, полностью одетый, и удивленно уставился на бабушку, которая могла так спокойно, без тени сожаления, говорить о смерти своего мужа. Впечатление было такое, как будто она говорила о золотой рыбке где-нибудь в Китае, которая скоро умрет у себя в аквариуме.

— И не забывайте каждый раз чистить зубы после еды, — продолжала она,

— аккуратно причесываться и полностью одеваться в чистую одежду.

Пока она это говорила, у Кори из носа текли сопли. Я тайком вытирала их салфеткой. Бедный Кори, он почти все время страдал сенной лихорадкой, а бабушка ненавидела сопливых детей.

— И ведите себя скромно в ванной! — сказала она, глядя особенно напряженно на меня, а затем на Кристофера, который теперь стоял, опираясь на дверной косяк у входа в ванную. — Мальчикам и девочкам нельзя пользоваться ванной вместе.

Я почувствовала, как горячая кровь приливает к моим щекам. За кого она нас принимает?

Затем мы услышали фразу, которая потом звучала вновь и вновь, как с испорченной пластинки:

— И помните, дети, Бог видит все! Он увидит все нехорошее, что вы делаете за моей спиной. И если я не накажу вас, то Бог обязательно накажет!

Из кармана платья она достала листок бумаги.

— А сейчас я покажу вам правила, которым вы должны следовать, находясь у меня в доме.

Она положила листок на стол и сообщила, что мы должны прочитать и запомнить правила. Она уже развернулась, собираясь уходит, но потом направилась к чулану, который мы еще не успели осмотреть.

— Дети! За этой дверью в дальней стенке чулана есть маленький вход на чердак. Там достаточно места, чтобы побегать и в меру пошуметь. Но вам не разрешается подниматься туда до десяти часов. До этого времени горничные будут заниматься уборкой на втором этаже и услышат шум над головой. Поэтому всегда помните, что вас могут услышать внизу, если вы будете слишком шуметь. После десяти слугам запрещено появляться на втором этаже. Кто-то из них занялся воровством. Пока вора не поймают с поличным, я постоянно наблюдаю за уборкой спальных комнат. В этом доме существуют свои правила, и мы сами осуществляем наказание провинившихся. Вчера я уже говорила вам, что в последнюю пятницу каждого месяца вы будете уходить на чердак очень рано и тихо сидеть, не разговаривая и не топая ногами, поняли?

Она по очереди взглянула на каждого из нас, словно пытаясь запечатлеть свои слова у нас в памяти злым, жестоким взглядом. Мы с Кристофером кивнули. Близнецы только глядели на нее во все глаза завороженным, почти боготворящим ее, взглядом. Затем она проинформировала нас, что по этим дням будет проверять нашу комнату и ванную, чтобы мы ничего не оставили, уходя.

Закончив, она удалилась, снова заперев за собой дверь.

Мы смогли отдышаться.

Сосредоточившись, я попыталась превратить все это в шутку.

— Кристофер Долл, я назначаю тебя отцом. Он засмеялся и с иронией подхватил:

— А как же иначе? Как мужчина и глава семьи, хочу довести до вашего сведения, что мне следует прислуживать на каждом шагу так же, как если бы я был королем. Жена, находясь в моем подчинении, накрывает на стол, выставляет еду, готовя все для своего хозяина и господина.

— Повтори, что ты сказал, брат мой.

— С этого момента я не брат, а твой властитель, и ты выполняешь мои приказы, каковы бы они не были.

— А если я их не выполню, как ты поступишь, хозяин и властитель?

— Мне не нравится твой тон! Ты должна обращаться ко мне уважительно.