– Мадам… мадемуазель, – поспешил раскланяться герцог, видя, что в салоне появился новый гость.

Я не успела спросить, кто это, герцогиня зашипела на меня сквозь раздвинутые в улыбке губы: – Ты с ума сошла? Нашла с кем соревноваться – с герцогом Вандомским! Хорошо, что это не Франсуа, тот бы уже ославил на весь Париж.

– Фи, я его сама могу ославить. Обещал учить меня владеть шпагой.

Мари тихонько рассмеялась, мне показалось, что довольно.

Когда мы возвращались домой, она поинтересовалась:

– Ты верхом ездишь?

– Вообще-то, да. Я всем занималась, и верховой ездой, и шпагой, и танцами. Но это же все там, может, здесь иначе?

– Многое иначе. Поучиться не хочешь?

Я невольно обратила внимание на то, что она снова говорит мне «ты». Видно, это означало удовлетворение моим поведением, когда герцогиня недовольна, она выкает.

– Хочу…

У герцогини уже второй день прекрасное настроение и потому приступы откровенности. Тогда я еще не знала, что лучше бы мне держаться подальше от её герцогских милостей, но я была одинока в незнакомом мире, а потому тянулась к Мари, даже когда она разговаривала свысока.

– Почему французы считают, что все секреты Екатерина Медичи передала тем, кого любить просто не могла?

– Кого вы имеете в виду, герцогиня?

Мари довольно кивнула, и я прекрасно понимала, почему сделан этот кивок. С трудом, тормозя и спотыкаясь, я привыкала именовать её герцогиней и обращаться на «вы», хотя единственной, к кому я испытывала симпатию в мире, куда попала, была именно она.

– Сыновьям не передают своих женских секретов. Их получила Маргарита Валуа.

– Марго? Королева Марго?

– Ох, уж этот Дюма! – у Мари чуть грустный смех. – Маргарита Валуа была королевой номинально, да и то Наваррской. Но это она. А кому могла передать секрет сама Маргарита?

– У нее не было не только дочерей, но и детей вообще, или я чего-то не знаю?

– Нет, вы правы, дорогая. Но у нее были… как бы это сказать… незаконнорожденные падчерицы.

Я пыталась вспомнить незаконнорожденных детей любвеобильного короля Генриха, но на ум приходили только сыновья, например, ныне опальный герцог Вандомский с его неугомонным сыном Франсуа герцогом де Бофором.

– Были и дочери?

– Да.

Что-то в её тоне подсказало, что не все так просто, и сама Мари имеет к этому какое-то отношение. Неужели её мать?..

Она поняла, что я что-то заподозрила, и рассмеялась:

– Ну, соображай, соображай…

– В каком году Равальяк убил короля Генриха?

– В 1610-м, – её голос словно подсказывал:

«тепло…».

– В каком году умерла Маргарита Валуа?

– В 1615-м.

«Еще теплей»…

– Когда родилась ваша мать?

Мари просто хмыкнула:

– В 1578-м, мадемуазель.

– Кем она была?

– Достаточно сказать, что в 1603 году она, будучи вдовой, второй раз вышла замуж за Рене де Виньеро, сеньора Понкурлэ, Гленэ и Брей де Гэ, королевского придворного, которому было тогда сорок два года.

– А вы родились…

– В 1604 году, правда, в замке Гленэ, главной резиденции семьи де Виньеро, где моя мать, будучи женщиной набожной и кроткой, укрылась от прелестей придворной жизни и внимания всесильных мужчин, а еще, чтобы на свет благополучно появился результат этого внимания.

– Вы?!

– Я. К счастью, я похожа на мать, а не на отца, – Мари приложила к глазам кружевной платочек, явно промокая непрошеную слезинку, и вдруг… рассмеялась, правда, тихо-тихо.

Я смотрела на нее во все глаза, уже ничего не понимая.

– Анна, опомнитесь! Ну, какая я дочь короля, даже внебрачная! Мари-Мадлен, возможно, хотя и недоказуемо, разве что прижать моего дядюшку кардинала, он наверняка знает эту тайну. Но я-то, как и вы, оттуда, – она кивнула в сторону, где находилась таинственная дверь.

– О, господи! – Я бессильно откинулась на спинку кресла. Немного придя в себя, осторожно поинтересовалась. – А откуда вам известно о секретах Екатерины Медичи?

– Мне – из тайника с записями Мари-Мадлон, а откуда ей, не знаю. Может, они были знакомы с моей матерью в Париже. Дедушка был прево Франции, это после его смерти семья осталась без средств.

– И что из секретов там было?

Взгляд и голос Мари стали ледяными:

– Не стоит совать нос в то, что вас не касается, дорогая Анна. Иногда вместе с носом теряют и голову.

Эта мгновенная перемена меня даже напугала. И все же я решила не сдаваться. – Мы могли бы кое-что применить… И столкнулась с яростью Мари:

– Армана нужно убить не за то, что он вообще отправляет кого-то в прошлое, а за то, что не вбивает в головы сведения об опасностях. Он говорил вам, что если не выполните условие, то дверь обратно не откроется?

– Говорил.

– И что здесь никого нельзя убивать, ничего серьезно менять, кроме того, что вам предопределено?

– Да, конечно.

– Но не рассказал, что же происходит с теми, кто остается здесь, не так ли?

Пришлось признаваться, что нет.

– Я кое-что нарушила, не изменив историю, но все же. Вернее, просто не перешла обратно вовремя и осталась здесь. И вот теперь, чтобы не потеряться во времени, в веках я должна жить, как мышь, стараясь ничего не нарушить, не испортить, потому что любое изменение приведет к непредсказуемому будущему, и я обратно не попаду.

– Об этом он говорил…

Между делом мы раскланялись с кем-то, Мари между прочим заметила:

– Мадам де Скюдерри, её не было у маркизы де Рамбуйе.

Автор «Карты Нежности» выглядела вполне… так себе.

Живописцы, поэты и мемуаристы врали нечестные. Красавицы на поверку оказывались дебелыми тумбами с замазанными следами оспы на лицах, прыщавой кожей и небритыми подмышками. Нет, приложи столько усилий к любой уродине, причеши, разодень, нанеси на лицо и шею килограмм свинцовых белил и замени электрический свет свечами, просто неспособными осветить недостатки лица, как в косметическом салоне, и уродина покажется вполне симпатичной.

Моются, конечно, моются, для того, чтобы принести воду в ванну, есть множество слуг, но пока принесут, пока согреют, пока нальют… В результате ванна чуть тепленькая, горячая не в чести по одной причине: принять её, значит, распрямить туго завитые локоны, а их жаль. Частенько выбирая между желанием чувствовать себя чистой и необходимостью терпеть ожоги от горячих щипцов, дамы предпочитают обтереться розовой, лавандовой или еще какой-нибудь эссенцией. На время запах и зуд снимается, но только на время.