Наконец, финансовая сфера становится все более недосягаемой для «невидимой руки» Адама Смита. Преследуемые этой сферой ее собственные интересы все больше расходятся с интересами общества. Выпуск так называемых структурированных (то есть по большей части сложных и токсичных) финансовых продуктов вредит экономике, а значит, и общему благосостоянию.

Крупные банки, активные в этой области, ведут себя как пожарные-поджигатели. Действительно, распространение продуктов, призванных, казалось бы, сократить риски клиента, наоборот, их и производят. Подобные финансовые пари, предлагаемые крупными банками, могут осуществляться только за счет клиента. Не может быть пари, удовлетворяющих обе стороны, так как в любом случае одна зарабатывает за счет другой. Одних только огромных сумм, которые банки вкладывают в рекламу этих продуктов, должно быть достаточно, чтобы у читателя не осталось сомнений по поводу того, кто остается в выигрыше[68]. В следующей главе мы остановимся на некоторых примерах таких продуктов и посмотрим, какие свойства «казино-финансов» проявляются в этих случаях.

Джон Мейнард Кейнс заявил в 1936 году: «Когда расширение производственного капитала в стране становится побочным продуктом деятельности игорного дома, трудно ожидать хороших результатов»[69]. Современная ситуация значительно хуже, поскольку основные акторы этой вырвавшейся из-под узды финансовой сферы – крупные банки и хедж-фонды – не просто играют в казино, но и делают это чаще всего чужими деньгами: деньгами налогоплательщиков, пенсионеров, клиентов и, конечно, акционеров!

Мы уже видели в предыдущей главе, как важные черты современного финансового сектора противоречат фундаментальным принципам либерализма и рыночной экономики. И способ функционирования этого сектора, и выпускаемые им финансовые продукты весьма проблематичны. Их мы и рассмотрим в этой главе.

Если в 1940 году в США средняя продолжительность держания акции в одних руках равнялась примерно пяти годам, то в настоящее время, согласно различным источникам, она равна нескольким минутам. Такая смехотворная длительность объясняется, конечно, прежде всего автоматизацией биржевых операций, которая позволяет влиятельным банкам осуществлять финансовые трансакции в течение миллисекунды или даже нескольких миллионных долей секунды, посредством мощных компьютеров. Однако главная функция биржи состоит в том, чтобы позволить оптимальное размещение капиталов и рисков: эта функция явно не исполняется.

Далее, биржа по идее должна позволять компаниям находить финансирование. Эта задача также выполняется все меньше и меньше. Например, во Франции в 2011 году компании финансировали через биржу только 5,4% своих нужд, что очень мало! Еще в 2001 году эта доля составляла 27%! В Бельгии процентная доля для нефинансовых компаний столь же низка. В период с 1995 по 2005 год через биржу было получено лишь порядка 5% их финансирования[70]. Чтобы обеспечить такое ничтожное финансирование, бирже достаточно быть открытой один час в неделю![71]

Согласно Томасу Петерфаю, основателю компании Interactive Brokers, «биржа – это гигантское казино. Только работа казино прозрачней и проще для понимания)»[72]. Ускорение темпов трансакций лишь усугубляет эту тенденцию. Примерно 70% биржевых сделок в США и 50% в Европе осуществлены на скоростях, приближающихся к скорости света. Такая вычислительная мощь предоставляет возможность тем банкам, которым она по карману, и высокочастотным трейдинговым компаниям за микросекунды отменять приказания, которые они только что отдали с такой же скоростью. Их цель – ввести в заблуждение конкурентов, которые все, конечно, тоже автоматизировали финансовые трансакции.

Передача ложной информации, а затем ее отмена могут принести определенный доход, но такие практики похожи скорее на «шулерский покер», чем на серьезное и ответственное вложение. Классические инвесторы, у которых нет возможностей использовать сверхмощные компьютеры, тем самым ставятся в неблагоприятные условия. В соревновании с игроками совершенно другой лиги они большей частью могут лишь проигрывать. Получается, что они платят своего рода налог в пользу высокочастотных трейдинговых компаний, которые навязывают им завышенную цену за акции[73] и выигрывают на этой разнице. Таким образом, эти компании взыскивают с них «право проезда», но, конечно, уже не на дорогах, как в Средние века, а на финансовых рынках. Специалисты по финансам и по информатике, которых они нанимают, ведут себя как наемники на финансовой войне. Они пытаются выиграть в этой гонке против времени, которая в конечном счете никуда не ведет. Их цель – это микросекунда, которую они отвоевывают у конкурентов. Они спешат, стараются стать самыми быстрыми в этой гонке, не задаваясь вопросом, куда направляют свой бег. Высокочастотные трейдинговые компании и крупные банки заманивают их огромными зарплатами. Какова подлинная ценность этих наемников в глазах их работодателей?

Параллель с Первой мировой войной опять представляется полезной. Историк Ниал Фергюсон задался вопросом о ценности солдата[74]. Он представил ее в виде стоимости его уничтожения вражеской армией. Он объясняет, что Тройственный союз был эффективнее Антанты в сражениях. В среднем, устранение солдата Антанты стоило Тройственному союзу 11,345 долл., тогда как Антанта должна была потратить в среднем 36,485 долл. на уничтожение немецкого солдата. Следовательно, этот последний «стоил» примерно втрое больше, чем английский или французский солдат. Сходным образом, сегодня цена «наемника» финансовой войны, работающего на высокоскоростную трейдинговую компанию, равна стоимости его «устранения» конкурирующей компанией, то есть его опережения хотя бы на микросекунду, или отдачи финансового приказа на микросекунду раньше его. Так, в глазах его работодателя, у этих «наемников» высокая цена. Для экономики в целом их стоимость определяется тем скрытым «налогом», которым облагаются заведомо обреченные «классические» конкуренты, и тем нестабильным характером, который придают ей сами эти «наемники».

Для бирж особенно выгодно предоставлять своим клиентам, высокоскоростным трейдинговым компаниям, возможность доступа к этим технологиям и таким образом «обстригать» классических инвесторов. Действительно, полный объем взымаемых ими комиссий зависит от количества трансакций. Когда эти последние совершаются с высокой частотой, доходы биржи умножаются соответственно.

Разумеется, микросекундные трансакции не сопоставимы с горизонтом времени инвесторов предприятий, которым для принятия решений требуются недели, месяцы, а то и годы. Такая мгновенность больше под стать электронным пари «казино-финансов», вся деятельность которых противоречит логике предприятия и в которой понятие инвестиции сходит на нет перед лицом правил «шулерского покера» и немедленного выигрыша.

Большинство финансовых трансакций проходит не через биржи, а напрямую, без посредников[75]. Речь идет о контрактах между двумя финансовыми акторами, и модальности этих контрактов известны только им. Результатом является все большая непрозрачность, а в сочетании со сложностью финансовой системы она увеличивает риски распространения финансовых кризисов или потрясений[76]. Такая ситуация позволяет системным банкам, вовлеченным в широкомасштабные прямые трансакции без посредников, поддерживать свой статус и привилегии и в особенности извлекать прибыль из своего положения. В самом деле, чем больше некий банк оказывается способным увлечь в своем падении другие, тем более возрастает его системный характер, что позволяет ему пользоваться гарантиями государства, финансируемыми налогоплательщиком. Так общество попадает в заложники к системным банкам.